Отражение в мутной воде - Елена Арсеньева

– Ну во что я вам ее переодену? Вот доберемся до отделения –может быть, там найдем что-нибудь.

Вот же черт, так и не сказал, до Комсомольска или доХабаровска держат они путь! Если первое – дело почти наверняка швах, есливторое – можно будет немножко побарахтаться…

– Да вот и одежонка! – с идиотски-радостным видомпровозгласил Георгий, выхватывая из сумки шорты и футболку. – И товарища вашегоне обижу!

На свет божий вылезла еще одна футболка, а за ней – парадныешелковые брюки. Слава богу, что он не поленился потащить все это с собой. Сменаодежды – лучший способ отрываться от слежки. Там, на дне сумки, еще пятокразноцветных каскеток лежит – для тех же целей, понятно, но сейчас они вродебез надобности.

Теперь Виталий оказался в сложном положении. Да что он,зверь, что ли, если обрекает на потенциальную пневмонию не только злодейскуюпреступницу, но и своего боевого товарища?

Ничего, тоже хорошо сыграл: так широко растянул губы вулыбке, что веки невольно сощурились – и скрыли ненависть, блеснувшую в глубинеглаз:

– Ну, спасибо, добрый самаритянин. Вот же, а? Не перевелисьеще!

Пассажиры дружно закивали: не перевелись, мол!

Виталий и белобрысый опять повели девушку в туалет: незаставишь же ее обнажаться у всех на глазах! Интересно знать, дадут они ейзапереться? Вопрос не маленький…

Георгий сидел как на иголках. Так, возвращаются. Она идет,отставив руку с мокрым барахлишком, опустив глаза. По лицу совершенно ничегоневозможно понять. Показалось или она как-то по-особенному дрогнула ресницами?Хоть бы взглянула!

Нет. Кое-как развесила свои одежки и села, полуотвернувшись.

Боится. А между тем в этих коротковатых шортах, в свободноймайке вид у нее, прямо скажем… фривольный. И ноги – какие ноги, мать честная!

Георгию как-то странно сделалось при мысли, что его одеждаприкасается к ее обнаженному телу.

Теперь переодеваться пошел чернявый. Надо надеяться, онуправится быстро: до Комсомольска меньше часа ходу, у Георгия почти не остаетсявремени!..

Ну вот, наконец-то притащился. Тоже не удостоил и взглядомэтого простака с черными лохмами. Помог правосудию – ну и сиди, будь счастлив!Но нет, Георгию пока не до сидения. Надо покурить – и это, ей-богу, вполнеестественное желание после такого приключения.

Что ли, подойти еще раз к этим, предложить подымить вместе?Нет, не стоит нарываться. Он сегодня и так уже достаточно поизображал из себягусара!

Продемонстрировав снова поиск сигарет, вышел. И, убедившись,что никто не смотрит вслед, прошмыгнул прямехонько в рубку.

Он с самого начала не допускал мысли, что здешний «царь, боги воинский начальник» или «первый после бога», как в старину говорили прокапитана, в связке с теми тремя. Так и вышло.

Через несколько минут Георгий вышел из рубки, облегчив свойкарман на пятьсот «зеленых» и лишний раз похвалив себя за то, чтопредусмотрительно побеспокоился о непромокаемости документов и казны.

Он вернулся на свое место с видом сонного человека и тут же«задремал», прикрыв лицо газеткой, всем телом чувствуя, как идут, уходятминуты.

Ну, вот и Комсомольск. В салоне началась суматоха.Засуетились и те, чье путешествие закончилось, и те, кто следовал доХабаровска: всем хотелось постоять на твердой земле.

Георгий тоже привскочил, завертел головой, как только чтопроснувшийся человек, – и ему сразу стало легче дышать, когда увидел серыекомбинезоны, мелькающие на набережной.

Ай да капитан, ай да сукин сын! В смысле – молодец, неподвел!

Георгию стоило превеликого труда сохранять безразличный вид.А уж какого труда это стоило Виталию… можно себе представить!

Он, похоже, собирался-таки сойти в Комсомольске, но, увидевсерые омоновские тени на набережной, впечатал себя в кресло, что-то буркнувсвоим.

Девушка встрепенулась было, но белобрысый оказался рядом,чуть ли не приобнял… она сразу сникла. Убедительный аргумент – дуло, упершеесяв бок, ничего не скажешь. Да и руки опять скованы.

Острая минута, острая! Один из омоновцев, как и было«заказано», заглянул в салон. Ого… у Виталия меж лопаток взмокла рубаха.

Нет, он не боится, конечно, этот волк вряд ли способенвсерьез струхнуть. Просто по-звериному чует что-то необъяснимое в поворотесобытий, некую неожиданную помеху, но пока не в силах ее постигнуть.

«Я – ваши неприятности», – ехидно процитировал Георгий фразуиз какого-то детектива и снова вытянул ноги, прикрыв лицо газетой: доХабаровска путь долгий!

* * *

Эти четыре часа тянулись, не соврать, как четыре дня. Чеготолько Георгий не переделал за это время: и «спал», и «курил», и до одурирезался с путинниками в карты в соседнем салоне… Хорошо еще, играли в чистого«подкидного». Кто-то порывался было сразиться в «двадцать одно», да его неподдержали. И слава богу, не то ребята приехали бы домой натурально без штанов.А также без рюкзаков и прочей добычи. Еще в «дурака» Георгию иногда с трудомудавалось проигрывать, ну а в «двадцать одно», в «покер», даже в простенькую«девятку» – и пытаться не стоило: он всегда выигрывал как нанятый, совершенно ничегоне мог с собой поделать.

За пару часов до Хабаровска опять наведался к «первому послебога» и облегчил свой карман еще на двести баксов. Сто – за связь сХабаровском, еще сто – за возможность поговорить без свидетелей.

Он еще долго вспоминал потом, с какой интонацией спросилСтрельников: «Тебя что, укачало?» Олег никогда не матерился, вот в чем штука,хотя сейчас момент для этого был самый подходящий.

Пора было подкрепиться, и Георгий даже сходил в буфет, ноесть не смог. Наверное, мешала мысль, что и она не ела. Те-то трое поочереднопобывали в буфете: Георгий, сидя за карточным столом, точнее, рюкзаком, отличновидел все перемещения в соседнем салоне. Однако пленнице они не принесли дажесамого хилого бутерброда. Конечно, можно было возникнуть перед ними с той жепростецкой ухмылкой, держа в руках сверток с едой и рассуждая о правахчеловека. Но тогда только дурак не догадался бы, что он откровенно издевается,а Пидоренко не любил, когда его считали дураком. Да и не был он таковым, ксожалению…

Оставшееся до Хабаровска время Георгий провел в своемкресле, в сотый раз проглядывая затертые «Ведомости». Речь Голуба, правда, онбольше не перечитывал: наверное, из чувства самосохранения.