Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори

Однако чтобы познакомиться с таким истолкованием, вовсе не обязательно ожидать наступления XIII в. Еще при жизни королевы Рауль де Дицето увидел в предсказании Мерлина намек на восстание сыновей, затеянное Алиенорой, одержавшей победу благодаря своему сыну Ричарду:

Гверн де Пон-Сен-Мексенс, помнивший о событиях 1174 г. и взявшийся за перо еще до того, как была поставлена финальная точка в истории короля Генриха и его сыновей, то есть до победы Ричарда, живописал короля Генриха, смущенного пророчеством Мерлина. По мнению Гверна, в предсказании говорилось о восстании сыновей, поскольку все дело началось именно в Бретани, по наущению дурных советников. Но к тому времени «орлица» (так автор называет Алиенору) уже томилась в плену, и Генриху незачем было ее опасаться. Она потеряла свое оперение, но сохранила свою землю, и автор желает, чтобы ее порадовали все «гнездовья», а не только третье. Отныне все наладится, пишет он в конце своей книги, так как отец и сыновья полюбят друг друга. Разумеется, Гверн не мог предугадать того, что за пленением Алиеноры последует новый мятеж сыновей, смерть Генриха и Жоффруа и победа Ричарда, ее «третьего гнездовья», которая повлечет за собой освобождение плененной «орлицы» и новый виток ее правления[264]. Но, несмотря на это, свидетельство Гверна убедительно указывает на то особое значение, которое в самый разгар вышеописанных событий придавали предсказанию и особенно роли, отводимой Алиеноре в истолкованиях этого пророчества.

Эту популярность пророчества подтверждают и другие рассказы — пусть достоверность их и остается под вопросом, но они, тем не менее, подчеркивают интерес, проявляемый к предсказанию Мерлина и к той роли, которую играла в нем Алиенора. Это касается и анекдотичной истории, согласно которой во время Сансского собора 1140 г., на котором было осуждено сочинение Абеляра, Иоанн Этампский встретился с королевой и якобы предсказал ей будущее: «Благородная дама, о вас говорят уже с давних времен и не перестанут говорить в будущем. Вы та, о ком гласит пророчество Мерлина, изреченное шесть сотен лет назад, в котором он говорил об огромном орле, чьи крылья распростерты над Францией и Англией». Алиенора усомнилась в том, что ее супруг Людовик способен завоевать Англию, но старец уточнил: «Речь не идет о короле Людовике. Орел, о котором говорится в пророчестве Мерлина, — это вы, прекрасная королева Алиенора»[265].

Сам Генрих знал о предсказании Мерлина и, вероятно, считал, что оно предрекает ему смуты в лоне его собственного семейства. Более того, в своем Винчестерском дворце он велел сделать фреску, увековечившую этот сюжет. Ее подробное описание приводит Гиральд Камбрийский: на ней, говорит он нам, изображен большой орел, атакованный четырьмя молодыми орлятами. Двое из них терзают его крылья, третий нападает на него снизу, а четвертый набрасывается сверху, пытаясь выклевать ему глаза. Сам король объяснил ее сюжет таким образом:

Уподобление Алиеноры «орлу» приобрело популярность с момента ее пленения — а, возможно, еще и раньше. Как и пророчество Мерлина о том, что ее обрадует «третье гнездовье». Поэтому во фреске в церкви Св. Радегунды, найденной в 1963 г. (ее и сейчас можно увидеть в Шиноне), вполне можно усмотреть идеологическое выражение этой надежды, впоследствии обретшей конкретные очертания. На мой взгляд, эта фреска является иконографическим ответом Алиеноры (которая, вероятно, сама заказала ее после своего освобождения) на фреску в покоях Винчестерского дворца, сделанную по приказу ее мужа. Известно, что в 1174 г. королева сначала была заточена в Шиноне. Оттуда вместе с другими пленниками ее перевезли в Англию, как было сказано выше[267]. Именно в Шиноне скончался Генрих II, положив тем самым конец плену своей супруги. Наконец, в Шиноне хранилась королевская казна, материальная опора власти. Итак, Шинон для Алиеноры — место в высшей степени символическое: понятно, что она вполне могла выбрать его для того, чтобы осуществить свою «иконографическую программу», заключавшую в себе особый идеологический смысл. Примечательно, что для этого королева выбрала церковь Св. Радегунды: эта покровительница узников покинула своего супруга, короля Хлотаря, чтобы принять монашеский сан[268], — тем самым став символом женского сопротивления принудительной власти супруга-короля, что не могло не понравиться Алиеноре.

На фреске в Шиноне изображены пять всадников. Два из них принадлежат к королевскому роду, на что указывают их короны и мантии[269]. Один из этих королей, обернувшись к двум другим следующим за ним всадникам, указывает на одного из них — того, кто несет птицу на вытянутой руке. Картину в свое время интерпретировали по-разному. Некоторые видели в ней обычную сцену охоты, что, однако, не объясняет того, почему этот сюжет поместили на стене часовни или зала капитула; или же это похищение Иоанном Безземельным Изабеллы Ангулемской, что так же маловероятно, что и первое объяснение[270]. В обоих случаях во втором персонаже, находящемся в центре всей сцены, видят Алиенору. Нильжен считает, что на картине изображен Генрих II со своими четырьмя сыновьями, помирившимися с ним после восстания 1173 г. во время паломничества к церкви Св. Радегунды[271]. Но, на мой взгляд, не следует пренебрегать другими деталями: птицей, жестом, который делает второй коронованный персонаж (он словно что-то передает), и жестом того, кто их сопровождает. Н. Кенан-Кедар предложил более убедительную трактовку: первый облеченный королевской властью всадник, который явно возглавляет кортеж, — король Генрих II. К тому же его изображение сходно с тем описанием, которое приведено Гиральдом Камбрийским, как и с его надгробием в Фонтевро. Второй коронованный всадник — Алиенора Аквитанская, а два последних — ее сыновья Генрих и Ричард. Более загадочным представляется персонаж, сопровождающий Алиенору. Возможно, это один из пленников, увезенных вместе с нею, — например, юная Маргарита или ее дочь Жанна. Таким образом, перед нами «наиболее драматичный эпизод из жизни Алиеноры: принудительная отправка из замка Шинон, имевшая место в 1174 г., в Англии, где королева провела долгие годы в заточении»[272]. Это своего рода приношение по обету, окрашенное в идеологические тона.