Саморазвитие по Толстому - Вив Гроскоп

их коллегу.) «Я хотел бы служить кондуктором в трамвае, а уж хуже этой работы нет ничего на свете» [120]. (Гигантский кот несет всякую околесицу на балу у Сатаны.) «Единственное, что может спасти смертельно раненного кота, — это глоток бензина…» [121] (Снова кошачья околесица.)

Главная шутка в этой книге состоит в том, что Сатана, может быть, не такой уж и плохой парень. Когда я пыталась восстановить свое чувство юмора, обнаружив, что я никакая не русская, а полячка и еврейка, это было для меня большим утешением. С точки зрения Булгакова, жизнь — это одна большая космическая шутка. Конечно, в книге есть и политический подтекст. Но Булгаков использует его с таким вкусом и юмором, что у читателя ни на минуту не возникает ощущения, будто его в чем-то пытаются убедить. Только действительно хороший сатирик может написать роман, в котором под видом Дьявола изображен Сталин и/или советская власть, так, чтобы читателю не казалось, что ему пытаются вколотить эту идею в голову дубиной. Во многих отношениях роман Булгакова трагичен и пронзителен, но ты чувствуешь это уже потом. Прежде всего Булгаков — это умение создать веселье из ничего. Возможно, именно поэтому он самый умный и провокационный писатель своего времени. Очень сложно поверить, что он был современником Пастернака — настолько их романы отличаются стилем и тоном. (Пастернак родился в 1890 году, Булгаков — в 1891-м.) «Мастер и Маргарита» и «Доктор Живаго» как будто написаны в разных столетиях.

В отличие от Пастернака, Булгаков не получил никакой реакции на свой роман при жизни, потому что тот был опубликован только после его смерти. Притягательность «Мастера и Маргариты» объясняется среди прочего обстоятельствами, в которых он был написан. Булгаков, видимо, писал роман не только «в стол» (то есть не для публикации при жизни автора), но и вообще не для прочтения кем- либо. Он писал его в период «черных марусь» (машины, использовавшиеся НКВД), внезапного стука в дверь и ночных арестов. Обычная жизнь большинства москвичей была перевернута вверх дном, но им нужно было как-то продолжать жить и делать вид, что ничего особенного не происходит. Отталкиваясь от этой реальности, Булгаков создает сумеречный мир, где все не то, чем кажется, а фантасмагория, паранормальные явления и дистиллированное зло становятся повседневными событиями.

Сложно представить себе, что стало бы с Булгаковым, если бы роман был обнародован. Думаю, Булгаков понимал, что публикация невозможна в принципе, — именно поэтому он не сдерживал себя и писал ровно то, что хотел, не опасаясь последствий. (Хотя страх того, что рукопись обнаружат, присутствовал всегда. Преступлением было само написание «Мастера и Маргариты», не говоря уж о попытках его опубликовать.) Это совсем не означает, что у него была беспечная жизнь. Он опасался репрессий. Он опасался того, что ему не разрешат заниматься никакой приносящей деньги работой. Он опасался того, что не сможет закончить роман. Наконец, он беспрерывно — и обоснованно — опасался за свое здоровье.

При жизни Булгаков был известен как автор антиутопических повестей «Роковые яйца» (1924) и «Собачье сердце» (1925), а также пьесы о Гражданской войне «Дни Турбиных» (1926). Несмотря на свой ранний успех, начиная с конца двадцатых годов Булгаков, по- видимому, жил с пониманием того, что точно не доживет до старости. На рукописи «Мастера и Маргариты» есть его пометка: «Дописать, прежде чем умереть!» Увлекательная биография Булгакова Дж. Кертис «Рукописи не горят: жизнь Михаила Булгакова в письмах и дневниках» [122] как будто кинематографическими средствами показывает травматичную двойную жизнь Булгакова в процессе написания, втайне, «Мастера и Маргариты». Я люблю эту книгу не меньше, чем сам роман. Приводимые Кертис цитаты из писем и дневников показывают нам Булгакова живым человеком; они наполнены черным юмором и повседневными деталями. В одном письме Булгаков просит брата прислать чаю, кофе и носки из Парижа, а в дневниковой записи от 1 января 1937 года его жена пишет, как Булгаков с радостью бил чашки с надписью «1936-й год».

Пребывая в ужасе от того, что не успеет закончить «Мастера и Маргариту», Булгаков чувствовал себя все более больным. В 1934 году он написал другу, что его донимают бессонница, слабость и, «наконец, самое паскудное, что я когда-либо испытывал в жизни, то есть, точнее говоря, боязнь остаться одному. Такая гадость, что я предпочел бы, чтобы мне отрезали ногу!» [123] Ему часто бывало физически больно из-за болезни почек, но и психологически приходилось очень тяжело. Ему постоянно то давали возможность выехать за границу, то опять запрещали. Конечно, властям не хотелось его отпускать — вдруг он не вернется. (Потому что, когда талантливые писатели не хотят жить в СССР, это вредит имиджу страны в глазах мировой общественности. Ну и вообще гораздо интереснее держать их на родине, пытаться склонить к написанию произведений, прославляющих советскую власть, и мучить — часто в буквальном смысле.)

Поразительно, что именно в этот период Булгакову удается написать свой роман, полный юмора, остроумия и легкости. Он привык жить в мире, где время от времени раздавался звонок телефона и какой-то анонимный служащий на другом конце говорил: «Отправьтесь в Иностранный отдел Мосгубисполкома и заполните анкету Вашу и Вашей жены». Последовав указанию, он начинал питать осторожные надежды. А потом вместо заграничного паспорта ему выдавали листок бумаги, где было написано, что гражданину Булгакову М.А. в выдаче разрешения на право выезда за границу отказано [124]. Самое удивительное, что за все те годы, пока Булгаков продолжал втайне писать «Мастера и Маргариту» — и зарабатывать (если можно так это назвать) написанием пьес, — он не сошел окончательно с ума от всех этих игр в кошки-мышки, в которые играли с ним Сталин и его подчиненные. Сталин испытывал к нему личный интерес — так же, как к Ахматовой. Есть предположение о том, что именно отношения со Сталиным помогли Булгакову избежать ареста и казни. Но они также не позволяли ему публично заниматься ничем из того, чем он хотел бы заниматься.

Какой же унизительной должна была быть невозможность признания твоего лучшего произведения при жизни. Когда книга наконец увидела свет в 1966–1967 годы, она произвела эффект разорвавшейся бомбы — пожалуй, больший, чем публикация какой- либо еще книги в двадцатом столетии. Как однажды сказал писатель Виктор Пелевин, очень трудно объяснить тем, кто не жил при советской власти, что эта книга значила для людей. «“Мастеру и Маргарите” даже не нужно было быть антисоветской книгой, но ее чтение освобождает вас немедленно.