Страсти по Митрофану - Наталия Терентьева

Или же с Элей, когда тревожно и волнительно от одного ее взгляда? Учащается пульс, становится нечем дышать, не видишь ничего, кроме нежных губ, светящихся глаз, волос, которые хочется потрогать, убедиться, какие они приятные на ощупь, кроме светлой чистой кожи, по ней тоже хочется провести ладонью, губами…

Митя встряхнул головой. О чем он думает! У него недоучена вторая часть сонатины, он никак не справляется в быстром темпе с гаммами, он и не начал еще разбирать произведения, которые будет играть на поступлении – взглянул на ноты и отложил подальше. Ну и наконец, у него ничего не выходит с Элиной песней.

Она добивается от него страстного, эмоционального исполнения, сама именно так и поет, и у нее это хорошо получается, и преподавательницы обе вторят ей, что Елена Самуиловна, что его Нина Георгиевна, поддаются на ее обаяние – правда, трудно не поддаться, когда она поет грудным, теплым, таким сильным голосом, то нежно, то отчаянно, а главное, когда взмахивает ресницами, смотрит молча – таешь, таешь и начинаешь подчиняться…

Но отец сказал, что эмоции здесь совсем ни при чем. Это – песня мертвеца, а разве мертвец может петь эмоционально? «Вот ты представь – ты лежишь в могиле, над тобой толща земли, тебе душно, страшно, и вообще тебя уже нет. Ты что, будешь страстно это играть? Нет, конечно. Твой голос еле-еле слышно из-под земли. Вот так и играй».

Кто прав? А разве есть такой вопрос? Разве может быть кто-то другой прав, кроме отца? Пока отец ни в чем не ошибался. Сказал – на даче она будет уговаривать тебя не репетировать, не за этим зовет. Зовет просто так, чтобы заманить к себе, в свой мир, показать его соблазны, чтобы тебя приручить, поставить на колени и раздавить потом – ногой, безжалостно, с удовольствием. И точно. Элька приглашала его гулять, пройтись до озера, потом оставляла обедать. Отец сказал – она точно захочет с родителями познакомить – и правда, настаивала, даже сердилась. Отец сказал – уедешь пораньше, расстроится. Так и есть.

Вот не пишет ничего, не спрашивает, почему уехал, обижается. На прощание вовсе ничего не сказала. Молча провела до задней калитки, отперла ее, выпустила его, и все. Почему обиделась, почему сердилась? Считает его своим парнем? А кто ей сказал, что он вообще хочет быть чьим-то парнем? Не из-за этого ли она хочет поехать с ним? У отца именно такие подозрения были с самого начала.

Отец согласился-таки на Латвию, мать уговорила. Все деньги, крохотные сбережения, которые у них были на лето, уйдут на эту поездку. Отец уже много лет не ездит никуда, мать с Митей однажды ездила на десять дней на Азовское море, и с тех пор Митя каждый год ждет – вдруг они снова поедут, но этим летом, наверное, не получится. Родители, его любящие родители, отправляют его, чтобы он повидал свет, преодолел волнение, вышел на большую сцену. Фестиваль – огромный, туда съедутся юные музыканты со всего света… Зачем он только согласился? Почему нехотя согласился и отец? Вот загадка – как он только решился отпустить Митю, хотя даже в метро не разрешает ему одному ездить, а если Митя откуда-то возвращается с классом, с компанией, всегда встречает на остановке?

Митя, измученный своими сомнениями, пропустил станцию, с которой было близко добираться до дома, и проехал до конечной, до самого вокзала. На вокзале он увидел киоск «Хлебная мануфактура Теплаковых». Вот чудеса. А он только что у них дома был. Они-то и не догадываются, что мальчик, который к ним сейчас приезжал, когда-нибудь станет звездой. Обязательно станет. Если будет делать все так, как говорит отец. Хотя иногда это очень трудно.

Митя замер на мгновение у ларька, в котором продавались сувенирные скульптурки. Какие уродливые… Неправильный заяц, похожий на человека, вредного, нездорового, с тяжелыми, опухшими веками, свинка в европейском национальном костюме, жирненькая, оплывшая, испуганный еж с кривыми лапками, держит яблочко, словно только что украл его и не успел съесть, застукали… Кто купит это все? Кто это делает? Зачем? Митя, как обычно, взглядом поправил все фигурки, вытянул слишком приплюснутую мордочку зайцу, переодел свинку, спрямил лапки ежу и сделал ему лукавый взгляд… Вот так лучше.

Мальчик вздохнул, резко развернулся и быстро пошел ко входу в метро. Ему – это – не надо. И Эля ему не нужна, потому что ему вообще не нужна пара. Он – одинокий художник, точнее, музыкант. У него нет времени на переживания, на то, чтобы разбираться, чего хочет Эля, чего не хочет. Это все отвлекает его от основной задачи. У него – одна-единственная жизнь, и прожить ее нужно так, чтобы отец был им доволен. Чтобы все, что не получилось у отца, получилось у него, пусть и в другом деле. Все награды, которые не получил отец, получит он. И принесет отцу, и отец поймет, что не зря жил, что все надежды и старания его были не напрасны. Он живет ради Мити, он всегда так говорит. Он выбрал ему путь и ведет его по нему, и Митю ждут только победы, большие, настоящие, звездные.

– Боишься? – Эля взглянула на Митю, который сидел, глядя прямо перед собой.

– Я? Нет, конечно. Я – нет…

– А я боюсь немного. Я летать не люблю.

– Я всегда думал, что мы поедем на поезде…

– Всегда думал? – засмеялась Элька. – А я-то была уверена, что ты ехать до последнего не хотел.

Митя взглянул на нее. Вот если ее не видеть, можно быть с ней очень смелым. Можно хамить, не отвечать. Переписываться гораздо легче. А когда видишь и особенно сидишь рядом, так близко, чувствуешь тепло ее локтя, видишь ее ровненькие коленки, тонкие щиколотки… Черт, ну вот, начинается. Кажется, он начинает попадать под ее влияние с самой первой минуты.

Митя ничего не ответил. Не поймаешь, нет. Он – свободный, независимый музыкант. Партнерша – да, пусть даже друг, поклонницей его Эля вряд ли будет, он это уже понял, слишком она… развитая для того, чтобы быть его поклонницей и безоглядно верить во все, что он говорит, восхищаться им. Но и парой она ему не будет, потому что у него вообще никогда не будет пары. По крайней мере, в ближайшие двадцать лет.

– Приятно быть богатой? – спросил Митя Элю, сам не зная, почему вдруг. Может быть, для того, чтобы отдалить мысли о том, что могло бы быть, если бы ему не надо было делать звездную карьеру. Ведь тогда, возможно, он бы и мог дружить с Элей, она бы ему не мешала жить.

Эля пожала плечами.

– Я не знаю. Я никогда не была бедной. Для меня это естественно. Я привыкла. Это никак не меняет качества моей жизни.

– Ничего себе! – усмехнулся Митя. – Не меняет… Еще как меняет! Ты можешь все. Села и полетела, куда хочешь, будешь учиться, где захочешь…

– Не скажи… – покачала головой Эля. – Во-первых, мой отец не арабский шейх, не премьер-министр и не вор. У нас не такое количество денег. А во-вторых, я же и так хорошо учусь, Митя. Лучше всех в лицее. Я на региональной олимпиаде первое место заняла в этом году…

Странно, вот хорошо это или плохо, что девушка такая умная? Наверно, плохо, очень трудно с ней. Даже как-то перестаешь замечать ее красоту. Давит ее ум. Зря, он, наверно, согласился поехать. Прав был батя.