Картахена - Лена Элтанг

Наконец он понял, что хочет достать и перечитать досье. Вернее, те несколько страниц, где Петра упоминала анонимный текст, который она принимала за его, Маркуса, дневник, и даже приводила несколько уличающих строк. Перелистав мятые страницы, он нашел первую цитату и, скользнув по ней глазами, услышал, как тревога шевельнулась в нем снова. Кто это, черт возьми, такой? Петра была уверена, что записи мои, они показались ей похожими на сказки, которыми я ее развлекал, когда еще мог с ней разговаривать. Но я сроду не вел сетевого блога, ни закрытого, ни публичного, хотя и торчал часами у компьютера в библиотеке.

Способность убивать показала мне меня, очертив контур прежде размытый.

В ту ночь, когда Аверичи был застрелен, меня накрыло внезапное спокойствие, упавшее откуда-то сверху, будто дождь на горящий в пустыне терновый куст. Несколько минут можно было насладиться этим покоем, выключив фонарик и стоя в беседке над телом врага. Ночь была такой тихой, что слышно было жужжание звезд. Лицо Аверичи было запрокинуто, руки лежали вдоль перил, как будто он засмотрелся в небо или просто дремлет, разбросав ноги в светлых брюках.

Английский у автора блога был немного старомодный, но приятный. Это был британский английский, судя по тому, что брюки автор называл trousers, а фонарик – torch, но что-то неуловимо иностранное в нем похрустывало, на таком языке говорят люди, в раннем детстве увезенные из страны, но много читающие на родном языке.

Пистолет мне продали на блошином рынке в Венцано, парень честно предупредил, что выстрелить из него удастся раза три-четыре, не больше.

Мне нужно было наказать двух негодяев, и свинцовый привкус убийства не исчезнет, даже если прополоскать рот с мылом (однажды безумная сука в интернате капуцинов заставила меня это сделать). Но я не жалею. Хотя, если кто-то спросит меня, что за этим стояло – месть, ненависть или корысть, – я пожму плечами. В наше время человек убивающий не нуждается в мотиве. Эпоха высоких и низких побуждений прошла, теперь многие убивают без объяснений.

Какая жалость, что девчонка скопировала только несколько фраз, он хотел бы прочитать весь этот анонимный блог от корки до корки. Маркус обвел цитаты карандашом, прочел их еще несколько раз и понял, что тревога вышла из берегов и ему снова нужно выпить.

Подбирая пароль к своему блогу, человек оглядывается и выбирает слово, например имя собаки или марку сигарет, мне же пришло в голову сделать паролем то, чего не было. На эту мысль меня навела пожухлая открытка с крестинами, которую мне показали в «Бриатико» перед тем, как вышвырнуть оттуда в новую дивную жизнь.

Маркус поднял глаза на постер с картой Европы, висевший над кроватью. Итальянский лоскут был зеленым с оранжевыми прожилками. В затхлой комнате запахло горькими апельсинами и хвоей. Если бы он выехал завтра утром, то в среду загнал бы машину на дуврский паром, а в пятницу к вечеру был бы в Кастеллабате. А оттуда до деревни рукой подать.

В девяносто девятом, когда они были там с Паолой, он еще не водил машину, да и денег на аренду не было, так что они поехали налегке и передвигались автостопом, как Бог на душу положит. Однажды в районе Маори их подобрал автобус, где у водителя над головой висел архангел из папье-маше и медный колокольчик. От колокольчика к пассажирам тянулся шнурок, за него дергали, когда хотели выйти, но, когда Паола взялась за шнурок возле придорожного бара, водитель только головой покачал и проскочил его на полной скорости. Маркус подошел к кабине и хотел было постучать его по плечу, но водитель улыбнулся ему в зеркале и показал рукой на корзинку, стоявшую на сиденье для напарника. В корзинке лежали сырная голова, круглый бугристый хлеб и две бутылки с длинными, оплетенными соломой горлышками.

Спустя полчаса автобус остановился на смотровой площадке, повисшей над маленьким пляжем из черного песка. Вода у берега была того самого цвета, о котором Маркус мечтал, разглядывая рекламные проспекты Алиталии. Водитель поделился с ними своими запасами, сказал свое имя, которое они тотчас забыли, помахал рукой и уехал.

Паола достала из сумки складные стаканчики, Маркус посадил ее на парапет, налил ей вина и встал у нее за спиной, придерживая девушку за плечи.

– Если я тебя отпущу, упадешь прямо на пляж. Или в море, если повезет.

– Или на елки, как вражеский парашютист, – сказала Паола, прижимаясь к нему, железная шпилька в ее закрученной в бублик косе царапала Маркусу подбородок.

К вечеру они оказались в Церцано, где палатку удалось поставить в сосновом лесу, так что волосы Паолы долго еще пахли смолой и хвоей. Перед тем как двинуться дальше, он вымыл своей женщине голову, поливая из фляжки, а потом заплел ей дюжину мокрых косичек.

Они стояли на дороге, ожидая того, кто подбросит их до города, и первый же водитель остановился, посадил их в кабину грузовика и всю дорогу рассказывал, как священник в его деревне давеча отрубал драконий хвост, то есть останавливал оползень. Снесло виноградники, поползла и сама гора, сказал он, а вместе с ней скотина, змеи, скорпионы, так что спать мы ложились в ботинках, только заслышим шум, выбегаем из дома. В церкви выставили образа наружу, а люди надевали терновник на голову и молились: «Сжалься и смилуйся, Иисусе Назарейский!» И вот, недели не прошло, как земля перестала двигаться. Правда, у моего соседа дом так и остался висеть над пропастью.

– А в хлопушки стреляли? – деловито спросила Паола. – Иисус Назарейский хлопушки очень любит. Еще можно лампадку в терновник продеть и за дверью вывесить.

– Про хлопушки не слышал. – Водитель покосился на нее с уважением. – А вот корова у меня хворала, так ее небесным камнем и квасцами вылечили!

* * *

Утром он проснулся от запаха горелой арабики – в комнату зашла жена хозяина мотеля, дебелая южанка с целой копной пружинистых черных волос. Сквозняк размашисто хлопнул дверью, Маркус понял, что забыл закрыть окно, и решил, что хозяйка устроит ему разнос за дождевую лужу на паркете. Но женщина подошла к окну и ловко закрыла створку одной рукой, удерживая в другой тяжелый медный поднос:

– В мотеле, кроме вас, никого, синьор, вот я и решила не накрывать в столовой, проще принести вам завтрак в номер. Даром, что ли, сегодня начало Великой недели.

– Ах да, я совсем забыл. – Он приподнялся на подушках и позволил поставить поднос себе на колени. Под простыней он был голым, и это было заметно, как ни садись.

– Патриарх Иосиф продан своими братьями в Египет, а бесплодная смоковница проклята. Вчера я была у мессы, а потом испекла сладкий голубиный хлеб.

Кофе показался Маркусу остывшим, но он благодарно кивнул. Разговоры о смоковнице его развеселили, суровый хозяйкин голос никак не вязался с ее голыми сахарными плечами и выразительным ртом. Он выпил кофе залпом, разломил булку и принялся намазывать масло, надеясь, что хозяйка скоро уйдет. Нужно было поддерживать разговор, и он спросил:

– Синьоре приходилось бывать в «Бриатико»? Я слышал, это старый георгианский особняк на обрыве, на редкость красивый, собираюсь сегодня поехать посмотреть.