Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Энн Райс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебя я убью первым, мой принц, – сказала она, все более ласково поглаживая мое лицо. – Я хочу, чтобы ты исчез. Я не стану больше смотреть в твои глаза, чтобы прочесть в них предательство.
– Только тронь его – и это будет наш сигнал, – прошептала Маарет. – Мы двинемся против тебя, все как один.
– И двинетесь против самих себя! – ответила она, бросив взгляд на Маарет. – Когда я покончу с тем, кого люблю, я перебью тех, кого любите вы, тех, кому давно пора отправляться в могилу, я уничтожу всех, кого смогу, – но кто уничтожит меня?
– Акаша, – шепотом произнес Мариус. Он поднялся и пошел было к ней, но она в мгновение ока сбила его с ног. Я услышал, как он вскрикнул при падении. Сантино поспешил помочь ему.
Она снова посмотрела на меня, и ее руки обвили мои плечи, нежно и любяще, как раньше. Сквозь пелену слез я увидел ее грустную улыбку.
– Мой принц, мой прекрасный принц… – проговорила она.
Хайман встал из-за стола. Поднялся Эрик. И Маэл. Потом встали молодые, а вслед за ними – Пандора, которая направилась к Мариусу.
Она выпустила меня. И тоже поднялась на ноги. Ночь внезапно стала такой тихой, что через стекло донеслись вздохи леса.
И вот чего я добился, я, единственный, кто оставался сидеть на своем месте, не глядя на них, вообще ни на что не глядя. Я видел перед собой только свою маленькую сверкающую жизнь, свои маленькие победы, маленькие трагедии, мечты о пробуждении богини, мечты о добре и славе…
Что она сейчас делает? Оценивает их силу? Смотрит на одного, на другого, потом опять на меня. Незнакомка, оглядывающая меня с высоченной вершины.
«Сейчас загорится огонь, Лестат. Не смей смотреть на Габриэль или на Луи, иначе она может направить его в ту сторону. Умри первым, как истинный трус, и тогда тебе не придется смотреть, как умрут они. Самое страшное – ты так и не узнаешь, кто победит, восторжествует ли она, или же мы падем все вместе. Все равно что не знать, зачем все это нужно, какого черта означал сон о близнецах или с чего начался мир. Ты попросту никогда ничего не узнаешь».
Я уже плакал, плакала и она, опять превратившись в то нежное, хрупкое существо, которое я обнимал на Сан-Доминго и которое так нуждалось во мне, но эта слабость все же не уничтожила ее, хотя, без сомнения, уничтожит меня.
– Лестат… – прошептала она, все еще отказываясь верить.
– Я не могу пойти за тобой, – ответил я надломленным голосом. Я медленно встал. – Мы не ангелы, Акаша, мы не боги. Стать человеком – вот о чем мечтает большинство из нас. Для нас мифом стал человек.
Я чуть не умер, глядя на нее. Я вспоминал, как в меня перетекала ее кровь, думал о силе, которой она меня наделила. О том, как мы с ней путешествовали в облаках. Об эйфории в деревне на Гаити, когда пришли женщины со свечами, распевавшие гимны.
– Но все будет именно так, любовь моя, – шептала она. – Мужайся! Это правда. – По ее лицу стекали ручейки кровавых слез. Губы дрожали, а гладкий лоб прорезали идеально прямые линии, выражавшие абсолютное горе.
Потом она выпрямилась. Она отвела глаза, ее лицо лишилось выражения и разгладилось. Она на нас не смотрела, я чувствовал, что она набирается мужества и остальным лучше действовать поскорее. Я мечтал об этом, словно вонзал в нее кинжал: лучше бы они быстрее сразили ее – а по моему лицу текли слезы.
Но все произошло иначе. Откуда-то донесся мощный музыкальный звук. Разбилось стекло, много стекла. Внезапно Дэниел заволновался. И Джесс. Но старейшие не двигались и слушали. И снова – треск рассыпающихся стекол. Кто-то проник в этот беспорядочно выстроенный дом через один из многочисленных входов.
Она отступила на шаг. Она вздрогнула, как будто ее посетило видение, и на лестнице за открытой дверью раздался громкий глухой звук. Кто-то находился внизу, в коридоре.
Она отошла от стола к камину и выглядела при этом ужасно испуганной.
Разве такое возможно? Знала ли она, кто пришел, был ли это кто-то из древнейших? Так вот чего она боялась – новой силы, способной добиться того, чего не могли сделать собравшиеся здесь?
Нет, в ее мыслях не было подобного расчета, я это знал, она терпела поражение в собственной душе. Ее оставило мужество. Значит, дело все-таки в потребности, в одиночестве! Все началось с моего сопротивления, они усугубили его, а я нанес ей еще один удар. А теперь ее гипнотизировал этот громкий, отдающийся эхом безличный шум. Но она знала, кто это. Знали и остальные.
Шум усиливался. Гость поднимался по лестнице. С каждым тяжелым шагом дрожал потолок и качались старые железные пилоны.
– Но кто это? – внезапно спросил я, не в силах больше выносить напряжение. Перед глазами опять возникла все та же картина: тело матери и близнецы.
– Акаша! – сказал Мариус. – Дай нам время, о котором мы просим. Отрекись от своего решения. Этого достаточно!
– Достаточно для чего? – резко, почти по-дикарски выкрикнула она.
– Для нашей жизни, Акаша, – сказал он. – Для всех наших жизней!
Я услышал, как Хайман, до этого не издавший ни звука, тихо рассмеялся.
Шаги достигли лестницы.
Маарет стояла в дверном проеме, рядом с ней – Маэл. Я и не заметил, чтобы они двигались.
Потом я увидел, кто это был. Женщина, которую я видел в проблесках озарения, пробравшаяся сквозь джунгли, прорывшая себе путь из земли, прошагавшая долгие мили по голой равнине. Вторая сестра из снов, которых я так и не понял! А теперь она стояла в дымке мутного света, проникающего с лестницы, и глядела прямо на стоявшую спиной к стеклянной стене и к бушующему огню в тридцати футах от нее Акашу.
Ну надо же! Все, даже старейшие, даже Мариус, буквально задохнулись от изумления.
Ее всю покрывала тонкая корка земли, всю целиком, включая волнистые длинные волосы. Постепенно отваливающаяся комьями грязь все еще плотно держалась на обнаженных руках и босых ногах, словно она была создана из самой земли. На лице земля превратилась в маску. И из этой маски проглядывали покрасневшие глаза. Ее тело скрывала тряпка, грязное рваное одеяло, перехваченное на талии пеньковой веревкой.
Какой импульс заставил подобное существо прикрыть свое тело, что за нежная человеческая скромность побудила этот живой труп остановиться и соорудить для себя нехитрое одеяние, какие страдающие останки человеческой души?
Тонкая
