Свет мой. Том 1 - Аркадий Алексеевич Кузьмин

Немцам потребовалась масса-гуща (ячменная, пшеничная и т.п.). Эта гуща вываливалась на изрядные поддоны и машина сушила ее. Затем же ее, высушенную, порошкообразную, ссыпали в кули; те зашивали намертво, и на них краской ставили трафарет «Л.П.» – для отправки.

Однажды вся масса эта, будучи на просушке, возгорелась – возможно, была просто недосушена. А он, Павел, ничего не видел, потому что заснул на работе. Во второй раз гуща вылилась в помещение. Он получил выговор за недосмотр. В эту пору, когда уже не стало его заступника, дяди Макара, в партбюро, его посылали работать по-всякому: и смазчиком, и конюхом, и дворовым рабочим и опять гущеваром, начисляя в оплату и меньшие суммы соответственно; сколько-то прибавляли, если месяц длиннее был. А потом еще раз при нем случилось подобное (уже в 1929 году) – и его совсем уволили. Это было для него, так сказать, первая проходная. Жил он на улице Деревенской бедноты (прежняя «Мало-Дворянская»), у тети Евдокии – платил 25 рублей за комнату и кормление.

Осенью Павел, посещавший уже осознанно общеобразовательные курсы по повышению грамотности, поступил в трехгодичный Рабфак. Рабфаки в сущности выполняли просветительскую роль, привлекая рабочие массы и так способствуя формированию молодежного образования. После же Рабфака молодежь шла в любой институт. И никакого конкурса при поступлении в институт не было и не могло и быть.

Утверждалось в лозунгах: «Социализм можно построить». Сторонники же Троцкого открыто говорили обратное. Неожиданно в одно время все узнали, что цены на товары и продукты подскочили в несколько раз, а зарплата нисколько не увеличилась, разумеется, – кончилась политика НЭПа. И только теперь Павел узнал (причем из стенгазеты институтской), что есть в партии такой руководитель – Сталин.

Встреченный на Лесном проспекте один знакомый еврей предложил Павлу комнату для жилья по дешевке – вздумал женить одну из трех своих дочерей на нем – именно ту, которая, как говорится, одевалась в кредит, а раздевалась коммерчески. Павел почувствовал подвох со стороны любезного предпринимателя и аккуратно отбоярился от него, чем вызвал у того очевидное сожаление оттого, что он просчитался здесь. Затем тетя-благодетельница, потерявшая мужа, приветила мужчину с явно умственными недостатками, и он привел к себе товарища, который спьяна набросился на тетю. Павел вступился за нее. Был скандал. И Павла уличили в том, что он погуливал. Комсомол тогда строже родителей следил за нравственностью в молодежной среде.

Павла поселили в здание общежития, что на Карповке. И он, словно почуяв необходимых и других для себя перемен, недоучившись примерно полгода на прежнем Рабфаке, не мешкая, перевелся в Рабфак воздушного флота. Было очень заманчиво: тогда авиация только-только входила в моду, рисовалась молодым столь престижной, захватывающей службой в ней. А вскоре он был принят в авиационный институт, который располагался в здании на улице Плеханова, и два года, нося летную форму, как и все институтские студенты, занимался на факультете дирижаблестроения. Функционировал завод по строительству дирижаблей на Карповке, а аэродром находился на ныне Комендантском острове. Здесь приземлялись и прилетавшие «Цеппелины». Служебная практика у студентов проводилась под Пулковым – месяца на полтора. Затем дирижаблестроение переехало под Москву, а переходить Павлу на самолетостроение было уже несподручно и не под силу: он уже женился.

Сама женитьба Янины с Павлом в 1931 году состояла в том, что они просто стали жить вместе без регистрации брака, как такового, а значит, без брачного свидетельства и без обмена кольцами, только разменяв свои врозь и далеко одна от другой расположенные комнатки на две смежные комнатки на Кирочной улице. Обручальные кольца тогда были запрещены, как и ношение галстуков. А расписываться в свидетельствах молодоженам считалось неприличным, аморальным потому, что тем самым ровно высказывалось молодыми – женихом и невестой – недоверие к друг другу. Потом-то из-за такого новшества возникали всякие казусы и неприятности, особенно в случае смерти кого-нибудь из супругов: срочно приходилось искать свидетелей их безрегистрационного бракосочетания. Поэтому письменное брачное свидетельство Французовой и Степину об их женитьбе выдали им лишь в 1949 году, когда им потребовалось это свидетельство.

Одна из молодых соседок по новой квартире – Наталья – привела в мужья себе сына бывшего губернатора царского села – Армена Меникаева. Армен работал заместителем ректора в институте гражданского флота. И обе молодые семьи сразу сблизились, выручали друг друга в бытовых обстоятельствах.

XVIII

– Баста, Акулина: начинаем по-новому жить! Пути нет назад!

В марте же 1932 года и отец Павла Игнат Степин вместе с женой и двумя детьми перебрался в Ленинград, подрядился на работу извозчиком, и ему, поставленному на учет в ЖЭКе (ЖЭКи содержали всех извозчиков), щупловатый и носатый начальник отвел в дворовом домике свободную комнату, сказал любезно:

– Живите пока здесь. Располагайтесь!

Игнат Степин одним из первых вступил в создаваемый колхоз, был активен, тогда как другие сельчане возражали, не хотели вступать, роптали глухо. В 1931-м году он был назначен полеводом – заместителем председателя по полеводству. Да ему не повезло: год выдался дождливый, весь урожай сгнил на корню. Надо было кого-то наказать за неудачу – и наказали его, Игната Степина: его раскулачили. И выслали под город Остров. Пробыл он здесь годик и подался наудачу в Ленинград. Подал властям прошение о том, чтобы отменилось несправедливое решение о лишении его права голоса, и вскоре его восстановили в правах.

Янины сестры при царе служили горничными, а при Советской власти стали служить женами своих мужей; ходившие в прислугах, безграмотные, они выбрали себе в мужья мужчин из тех, кому мыли и стирали, – дельных, толковых. Например, третья – Настасья, совершенно неграмотная, замужествовала за Авдеем Сидориным, имевшим в то-то время пятикомнатную квартиру и автомашину. И нажила с ним шестерых детей. Не работала она ни дня нигде на службе. Авдей был большим начальником. Обеспечивал всем. Семья не нуждалась ни в чем. И вдруг он умер: инсульт! Она даже пенсии ни за себя, ни за него не получала. И вот меньшенькая доченька Аллочка, уже вкусившая блага, взбесилась, наговаривала:

– Ой, какой кошмар! Была со всем, стала ни с чем. Жизнь моя грохнулась под откос. И дура же я набитая, что не залучила этого Севостьяна… – Ее развратило смолоду благо незаслуженное. Оно сослужило ей плохую службу.

– А где это видано, чтобы жареная рыба и жареные птицы сразу подавались бы, – сказал ей как-то Игнат Степин. – Тити-мити надо иметь.

Брат Павла Егор тоже поработал мастером на «Красной Баварии»,