Проситель - Юрий Козлов

Все?

Пока Бог не отменял очередную сверхидею, полагая наказание достаточным, не возвращал человечество на круги своя.

Которые каждый раз последовательно сужались в диаметре, чтобы в конечном итоге предстать точкой, с которой сдвигаться будет некуда. Эта точка, полагал писатель-фантаст Руслан Берендеев, и будет конечной истиной. Вот только сколько рабов Божьих сможет на ней разместиться? Он не мог отделаться от ощущения, что Господь не намерен излишне перегружать последнюю в истории человечества точку.

…Вернувшись в смятенных чувствах из «Сет-банка», Берендеев повесил в шкаф дрянной, пахнущий смертной тоской мышино-шагреневый плащ, поставил на письменный стол под лампу крылатого золотого осла. Осел вулканически рубиново — заблистал в ее свете. Земная твердь под его копытами определенно начала прогибаться. Берендеев смотрел на осла неотрывно, и спустя некоторое время ему показалось, что земная твердь под копытами ублюдка уподобилась доске на роликах, сам же осел, как это принято у скейтбордистов, присел на земной тверди-доске на полусогнутых в преддверии суперлихого виража.

Берендеев сидел как парализованный, не в силах ни перестать смотреть на вулканического осла, ни просто прикоснуться рукой к статуэтке, чтобы выйти из маразматического ступора, вернуться в материальный мир, где у живого, владеющего конечностями Берендеева имелись преимущества над крылатым ослом, пусть даже отлитым из золота. Он мог взять осла за длинные уши да выбросить к чертовой матери в форточку или в мусоропровод. Не больно-то оно и ценное, это вулканическое золото, припомнил Берендеев.

Он почти протянул тяжелую (как будто тоже из вулканического золота) руку к статуэтке, как вдруг совершенно неожиданно ощутил себя в центре столкновения двух электромагнитных полей, стихий, идей, или, если угодно, двух сторон, измерений одного и того же явления. Первое можно было сравнить с обогревающим дом огнем в камине, возле которого так сладко сидеть вечером в кресле-качалке, потягивая коньяк или вишневую настойку, второе — с пожаром, в мгновение ока пожирающим и дом, и камин, и все вокруг то ли во имя того, чтобы потом на этом месте было построено нечто новое, возможно, более современное, то ли чтобы здесь навсегда воцарилась мерзость запустения. Берендеев как бы мгновенно — в невозможном в реальной жизни химически чистом виде — пережил тихую бестревожную радость мелкого трудового накопления, замены суетной страсти от немедленного исполнения желания спокойным удовлетворением от ощущения, что у него достаточно средств, чтобы исполнить это желание, когда он посчитает нужным. Берендеев почувствовал смирное, ласковое прикосновение к купюрам, как будто отогревал над камином замерзшие в праведных трудах ладони. Внутренним зрением он увидел себя, неспешно идущего по засаженной пальмами и кипарисами он был готов поклясться, что это Ялта! — набережной с другой (не Дарьей) женщиной, и будто бы ребенок (определенно мальчик) бежал впереди. Берендеев увидел себя чистым, ухоженным стариком за небогатым, но достойным ужином в приятной — чувствовалась крепкая и уверенная (в смысле ведения хозяйства) женская рука — комнате с цветами на подоконнике и картинами на стенах. И одновременно он был в водовороте, смерче, вихре, недвижном оке тайфуна, в столбе огня, уничтожающем малые радости миллионов тихих благосостояний. В кошмарном свете выверенно прорезавшей его отчаяние и неведение молнии Берендеев увидел, что мир как безумный подросток (в белых расклеивающихся кроссовках) взлетает и падает на темных качелях спроса и предложения. В следующее мгновение темные качели вознесли писателя-фантаста Руслана Берендеева на невозможную высоту, с которой ему открылось, что в мире нет ничего более иллюзорного и попираемого, нежели малые благосостояния, и одновременно нет ничего более основательного, прочного, накрепко пришивающего человека к жизни. Мир, однако, летел на темных качелях ввысь, прочь от земли, полагая, что разреженный, непригодный для дыхания воздух и есть та самая истинная земная твердь, которую, смеясь, попирал копытами крылатый осел. Берендеев понял, почему смеялся осел. В тот самый момент, когда человечество осознает, что деньги — ничто, что вокруг не земная твердь, а непригодный для дыхания, пьянящий воздух, качели рухнут, мир в свободном падении погибнет от разрыва сердца, осел же снимется с качелей, взмахнув саранчиными крылами. И места на его спине для избранных будет едва ли больше, чем на последней в истории человечества точке.

Куда ни кинь, подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев, везде клин.

Неясно было, над чем будет парить крылатый осел и где он приземлится.

Над землей, подумал Берендеев, и приземлится он на землю — новую, быть может, очищенную от скверны. Хотя, в сущности, очищение от скверны есть всего лишь переход ее количества в качество. То, что вчера считалось нескверной, сегодня превращается в скверну. Чтобы завтра мир вновь очистился, то есть назначил себе новую скверну.

Берендеев почувствовал, как два чужих (но уже как бы и его) потока восприятия сошлись в его бедном сознании. Они стояли друг напротив друга, как два войска на реке Угре, ждали команды. Исход битвы отнюдь не был предопределен. За тихой благочестивой радостью накопления стояло то, на чем во все времена держался мир, что сообщало ему относительную стабильность, а населяющим его людям — относительную радость существования: здравый смысл, логично оплачиваемый труд, социальная справедливость, умеренное потребление. За темными, метущимися качелями спроса и предложения, как за траченными молью театральными портьерами, блистал золотой сон человечества о богатстве без труда. Деньги, как ракета от ступени с топливом, отрывались от производства, овеществлялись в бумажки, а бумажки в свою очередь — в игру, в которую играют отнюдь не те, кто создает и приумножает деньги в поте лица своего. Берендееву вдруг открылось, что денег в мире значительно больше, чем труда. Они сгущались в атмосфере над головами людей подобно черным, рождающим смерчи облакам. Берендеев даже успел подумать, что все это сильно напоминает ему спор ужа и сокола из стихотворения классика пролетарской литературы, как вдруг догадался (увидел внутренним зрением?), кто (что?) оппонирует взлетающим темным качелям, крылатому ослу.

Он резко выдвинул ящик письменного стола.

Стодолларовая банкнота медленно, наверное, поймав, как крохотный плоский зеленый парус, невидимый ветер из форточки, прямоугольным НЛО зависла над ненужными, захламляющими письменный стол писателя-фантаста Руслана Берендеева бумажками. Здесь в беспорядке хранились визитные карточки людей, которых Берендеев не помнил, извещения о пленумах правления Союза писателей, квитанция об уплате членских взносов в Литфонд за… 1991 год, безнадежно устаревшая медицинская справка о прохождении водительской комиссии. На месте года была круглая, как от пули, дырка — так часто (каждые пять лет) Берендеев счищал бритвой, обновлял цифры. Он с грустью подумал, что в этом году с этой справкой технический осмотр ему не пройти. Зачем-то хранилось в столе и письмо сумасшедшего читателя, заканчивающееся словами: «Да отвернется от вас великое животворящее солнце, да сгинете вы в каменной пене — пене камней!» Какое-то этому странному читателю не понравилось берендеевское произведение. Письмо было с непонятным обратным адресом: «СССР, село Тараканово, ул. Рассвет, Бекбулатову», но Берендеев его не выбрасывал, выстраивая сомнительные аналогии между собой и… бессмертной богиней любви Афродитой. Та, помнится, вышла из пены у камня, ему же, как предрекал сумасшедший читатель, предстояло сгинуть в «каменной пене — пене камней». Приходило на память название иностранного романа «Пена дней», и еще почему-то о пивной пене думал писатель-фантаст Руслан Берендеев, о том, как хорошо прорваться губами сквозь пену к свежему холодному пиву. Воистину ящики его письменного стола были замусорены сверх всякой меры.