Выжить и вернуться. Одиссея советского военнопленного. 1941-1945 - Валерий Вахромеев

Я, посмотрев на себя в зеркало, категорически отказался и хотел надеть свой большой французский берет. Но теперь хозяйка запротестовала. Она сказала, что я в берете — вылитый французский контрабандист. В результате решил ехать вообще без головного убора.

Наступило утро нашего расставания. Хозяйка то и дело смахивала невольную слезу, видно, уже успела привыкнуть к нам за это время. Ее дочь тоже привязалась к нам и нет-нет да и обнимет кого-то из нас за колени, прижмется и лопочет что-то…

Утро, как и все эти дни, выдалось яркое, солнечное. Но настроение у всех перед разлукой было подавленным. Как жаль было расставаться с такими добрыми и чуткими людьми! Мы жили все это время как одна большая и дружная семья.

Было решено, что до Берна нас будет сопровождать сестра хозяйки. Обнялись на прощание. Не скрывая слез, милая, добрая женщина провожала нас. Не понимали мы ее слов, но и так все было ясно…

Как сейчас вижу ее у порога дома. Молодая женщина стоит, обняв за плечи девочку, и они машут нам на прощание. Вот они исчезают вдали за поворотом дороги…

Мы шагаем втроем по ровному асфальту швейцарского шоссе. Говорить особо не о чем. Солнце уже успело прогреть темную гладь дороги. До станции от дома нужно идти четыре километра, и я, с удовольствием сняв тесные ботинки, иду босиком. Кругом гористая местность, покрытая кое-где шапками лесов. Легкий ветерок временами дразнит запахом сена и предосенней прели. Неужели где-то сейчас идет война?

Вдали, за поворотом дороги показалась маленькая железнодорожная станция. Небольшое, как бы игрушечное, здание вокзала украшают часы. Они показывают полдень. На платформе нет никого, не считая толстого жандарма. Он стоит у входа в вокзал, заложив руки за спину и выпятив округлый живот. Фуражка с лаковым козырьком и пуговицы мундира блестят на солнце. Наша спутница купила нам в кассе билеты до Берна. Пока она их брала, жандарм с подозрением косился на нас, но не подошел и ничего не спросил.

Долго ждать поезда не пришлось. Сначала вдали появилось облачко белого пара, прозвучал тонкий, пронзительный свисток. Через минуту из-за поворота показался небольшой поезд: паровоз и пять вагонов. Пропустив вперед девушку, поднимаемся в вагон. Свисток паровоза, состав тронулся.

В вагоне мы сели отдельно от девушки. Мы решили не компрометировать ее, если в пути будет проверка документов. В вагоне пассажиров немного. За окном медленно развертывается перед нами панорама Швейцарии: горы, долины, ущелья, шапки лесов сменяют друг друга. Всю дорогу едем молча, чтобы не выдать незнание языка.

Прошло часа два с половиной — три, и люди в вагоне стали собираться к выходу. Вот и Берн. С толпой мы вышли на привокзальную площадь. Город меня поразил своей чистотой, ухоженностью и неторопливым ритмом жизни. Неспешно шли хозяйки с корзинками. Из подвальчиков пивных доносилась негромкая музыка. Молодые люди — наши ровесники — весело переговариваясь, гуляли, обнимая своих девушек. Простая мирная жизнь, как давно мы не видели ее! Центр города оказался в десяти минутах ходьбы от вокзала.

По узкой улочке наша проводница вывела нас на широкую, покрытую брусчаткой площадь. Напротив стояло красивое здание с колоннами. Фасад старинного особняка богато украшала изящная лепнина. Девушка сказала, что в этом здании находится правительство Швейцарии. Перейдя площадь, вошли в центральные двери Дома правительства. В вестибюле было прохладно и тихо. Широкая беломраморная лестница вела внутрь здания. Ее охраняли два офицера жандармерии. Гулко раздавались их шаги под высокими сводами дворца. Мы остановились при входе. Девушка подошла к одному из офицеров и стала объяснять причину нашего визита. После короткого разговора она направилась к нам. Уже по ее лицу было понятно, что переговоры окончились неудачей.

Она сообщила с сожалением, что советского консульства в Швейцарии нет. Оказывается, после убийства Вацлава Воровского советское правительство отозвало из Швейцарии свое консульство. Офицер посоветовал ей отвести нас в полицейский участок. Что делать? Последовать совету или попытаться уйти, пока не вызвали охрану? В раздумье вышли на площадь. Обсуждая ситуацию, прошли по боковой улице метров триста. Вдруг увидели на стене одного здания табличку «Полицейский участок». Это был районный участок охраны порядка. В нерешительности остановились перед дверью. Была не была!

Первой вошла сопровождающая нас девушка, за ней — мы. За решетчатым ограждением стоял конторский стол, за которым сидел молодой дежурный офицер. Он заполнял какие-то бумаги. При нашем появлении он поднял голову и посмотрел на нас. После небольшой паузы первой заговорила девушка. Из соседнего помещения вышел пожилой полицейский. Он, внимательно оглядев нас, стал слушать объяснения швейцарки. Недоумение и настороженность на их лицах сменились дружескими улыбками после рассказа девушки. Они оба подошли, крепко обняли каждого и ободряюще похлопали нас. Они что-то радостно говорили нам, но мы не понимали, что они хотят сказать. Девушка стояла в стороне и платочком вытирала слезы. Это были и слезы радости, и слезы грусти от предстоящего расставания. Мы попрощались.

Прощай, добрая девушка! Спасибо тебе за искреннюю помощь и участие в нашей судьбе!

Идем мы с Василием старинными улицами швейцарской столицы в сопровождении полицейского. Кругом мирная и беззаботная жизнь. Полицейский не конвоирует, а просто сопровождает нас. Он угостил нас сигаретами и сам закурил. Идем недолго, минут пятнадцать. Подошли к одноэтажному зданию казарменного типа. Ворота охраняет вооруженный винтовкой часовой. Наш полицейский рассказал часовому о том, кто мы такие. Тот открыл ворота, и мы вошли во двор. Пройдя двор, подошли к входным дверям и нерешительно остановились. Полицейский жестом пригласил войти внутрь.

Мы вошли в просторное, длинное помещение. Полицейский простился с нами, дружески пожав нам руки на прощание. Мы огляделись. В просторном помещении были расставлены в три ряда аккуратно застеленные кровати. В соседних комнатах были слышны голоса. Я уловил характерные звуки польской речи. Вскоре из соседнего помещения, как впоследствии оказалось столовой, стали выходить люди, одетые в польскую военную форму. Они обступили меня и Василия. Посыпались вопросы. Многие из поляков знали русский язык, и поэтому проблемы в общении не было. Они дружески и с уважением выслушали наш рассказ и предложили пройти в столовую.

Пока мы ели, не прекращались расспросы. Их судьбы в чем-то перекликались с нашими. Были бои, плен и побег. Поляки хорошо приняли нас. Были, правда, негативные высказывания о Сталине, коллективизации и нашей предвоенной политике. Днем польские ребята гуляли во дворе казармы, а вечерами они пели свои песни, играли в карты. Много за время нашего общения было рассказано, но врезался в память один из рассказов…

Случилось это недели за две до нашего появления. В тот вечер после ужина в казарме уже готовились ко сну. Вдруг дверь открылась, и в помещение вошел молодой человек в сопровождении полицейского. Он был одет в полевую немецкую форму. На левой стороне кителя висел Железный крест. Вошедший был без головного убора. Сопровождавший его полицейский что-то сказал ему и вышел, закрыв за собой дверь. В первый момент в казарме воцарилась гробовая тишина. Прошло первое удивление: как же так, к антифашистам, бежавшим из плена, вдруг подселили фашистского офицера! По казарме пронесся ропот. Затем к вошедшему со всех сторон стали приближаться поляки. Тот спокойно, даже с усмешкой, смотрел в глаза подошедшим. Затем так же спокойно он заговорил с ними… по-русски!