Великий Александр Невский. «Стоять будет Русская Земля!» - Наталья Пронина

Например, в 1221 году еще предшественник Григория IX, папа Гонорий III, впервые в качестве средств борьбы с Новгородом предлагает архиепископу Томасу, главе католической церкви захваченных шведами финских земель, «под угрозой отлучения от церкви запретить христианам вести торговлю с «варварскими народами», окружавшими Финляндию, т. е. с карелами и русскими»[283]. Затем, в 1227 году, этот архиепископ уже сам требовал торговой блокады «врагов веры» — карел и русских. Состоявшийся тогда же поход Новгородского князя Ярослава Всеволодовича против шведов вызвал жалобу Томаса в Рим. И в 1229 году сам папа Григорий IX ради помощи шведам «решил организовать полную торговую блокаду Новгорода, чтобы подорвать военное могущество Новгородского государства. В январе — феврале 1229 года Григорий IX направляет пять булл к руководителям католической церкви всех основных торговых центров Балтийского моря: в Линчепинг (прибрежная Швеция) и на Готланд, в Ригу и Дюнамюнде, в Любек с требованием прекратить под угрозой церковного наказания торговлю с русскими». Таким образом, полагает историк, «Григорий IX рассчитывал полностью прекратить всю европейскую торговлю с Новгородом, шедшую по морю через шведское побережье, Готланд и Любек, по суше — через Ригу, чтобы лишить русских подвоза оружия, а также металлов, из которых оружие может быть изготовлено. В 1230 году папа вновь отправляет в Швецию буллу с аналогичным содержанием»[284]: «Не продавать язычникам и союзным им русским, как это делается и относительно арабов, оружия, лошадей, суда, продукты». Обеспокоенность папы была не случайной. Видимо, «в эти годы новгородское правительство приняло некоторые меры к восстановлению своих позиций в Финляндии. Такой вывод, — указывает исследователь, — позволяет сделать содержание буллы Григория IX, отправленной архиепископу упсальскому. «Как сообщают дошедшие до нас ваши письма, — писал папа, — народ, называемый тавастами (т. е. финны), который когда-то большим трудом и заботами вашими и ваших предшественников был обращен в католическую веру, ныне стараниями врагов креста, своих ближних соседей, возвращен к заблуждению старой веры (т. е. православию) и вместе с некоторыми варварами и с помощью дьявола совершенно уничтожает молодое насаждение церкви Божией в Тавастии». Иными словами, папа прямо объяснял неудачи Швеции в земле финнов вмешательством русских («ближних соседей»), причем неудачи оказались так велики, что провозглашался Крестовый поход и против финнов, и против русских…»[285]

В феврале 1232 года римская курия уже прямо «запретила всем христианам в прибалтийских землях (включая Финляндию) без ее разрешения заключать мир или перемирие с русскими или язычниками». А уже в ноябре того же года, «получив вести о новом ухудшении положения финляндской колонии шведов, Григорий IX обратился с посланием к ливонским рыцарям, призывая их к походу в Финляндию для защиты «нового насаждения веры» от нападений «неверных русских». Так, подчеркивает историк, именно этим папским посланием «впервые был выдвинут проект объединения сил немецких и шведских рыцарей для совместной борьбы против Руси»[286].

Такова была военно-политическая обстановка на западных и северо-западных русских границах накануне и уже непосредственно в момент Батыева вторжения на Русь с Востока. Наверное, мы уже никогда не узнаем, насколько конкретно был осведомлен князь Ярослав Всеволодович Переяславский о соглашении, достигнутом в местечке Витербо близ Рима. Но вот о злобных призывах архиепископа Томаса князь вполне мог знать точно от богатых новгородских купцов, торговавших с Западом: экономическая блокада Руси, объявленная папой Григорием IX, ударила прежде всего по их интересам. И, следовательно, хотя бы отчасти можем представить и мы с вами, читатель, о чем не раз мучительно думал князь Ярослав, выслушивая эти полные тревоги сообщения, которые уже вскоре многократно усугубятся страшными вестями о кровавом разгроме Рязани, Ростова, Суздаля, о разорении стольного Владимира…

В 1238 году, после гибели в сражении с татарами брата Юрия, Ярослав Всеволодович действительно стал Великим князем Владимирским[287], хотя это была вельми нелегкая ноша, как говорит древняя летопись. Ярослав принял власть над полностью опустошенной землей. Почти все ее города, села и деревни представляли собой леденящий душу вид развалин и пепелищ. Однако именно на этом выжженном дотла пепелище князь и должен был собирать в ужасе прятавшиеся по лесам остатки народа, как-то восстанавливать жизнь. «Приехав во Владимир, — пишет историк С.М. Соловьев, — Ярослав Всеволодович очистил церкви от трупов, собрал оставшихся от истребления людей, утешил их и как старший начал распоряжаться волостями…»[288]Дел было много. Зачастую очень тяжких, горестных. Достаточно сказать, что, например, своего еще совсем юного сына Константина князь принужден был немедленно отправить в далекий монгольский Каракорум, на поклонение к Великому хану Угедею. Надзор же за северо-западным и западным русским пограничьем Ярослав отныне всецело поручал второму сыну — восемнадцатилетнему Александру, новгородскому князю-наместнику. И этот выбор снова был не случаен. Да, Ярослав Всеволодович снова обдумал все очень хорошо. На ошибку он права не имел…

Хотя исторической точности ради отметим: по воле отца официальным Новгородским князем-наместником Александр стал даже не в 18 лет, а еще на два года раньше — в 1236 году. Родился же Александр Ярославич в маленьком Переславле-Залесском 30 мая 1220 года Там прошли его детские годы. Там же над ним совершен был княжеский обряд «пострига». По свидетельству летописца, это торжественное действо выполнил епископ Семион — игумен Рождественского монастыря во Владимире. В главном Преображенском соборе города, в присутствии всего двора, трехлетнему княжичу подрезали кудри и перепоясали его мечом, а потом впервые посадили на коня. После этого с женской половины княжеского дворца он был переведен к боярину-воспитателю — дядьке Федору Даниловичу[289].