Калинова Яма - Александр Пелевин

Проводник вежливо улыбнулся, откланялся и вышел из купе.

Когда Гельмут вышел из поезда, ему вновь стало не по себе от жары и духоты, и яркий свет снова слепил глаза. Придя в себя, он увидел, что от здания станции в его сторону быстрым шагом направляется Юрьев в неизменной рубашке и с рыжими кудрями, выбивающимися из-под кепки. Лицо его было хмурым.

— И снова здравствуйте! — крикнул он издалека. — Давно не виделись.

— Давно, да, — проворчал Гельмут.

Они пожали друг другу руки.

— Как ваши успехи? — ехидно ухмыльнулся Юрьев.

— Так себе.

— Если вы здесь, иначе и быть не могло. Что же теперь будете делать?

Гельмут оглядел станцию. На скамейке возле входа, как и всегда, дремал седобородый дед, у его ног лежала собака. Рядом неторопливо ходила взад и вперед старуха с лотком пирожков.

— Мне надо в Черносолье, — сказал Гельмут.

Глаза Юрьева округлились от удивления.

— Что? Зачем?

— Там находится одна вещь, которая поможет мне попасть в Спящий дом.

— Слушайте, — речь Юрьева стала быстрой и сбивчивой. — Вам не надо в Черносолье. Совсем не надо. Вам там делать совершенно нечего. Я об этом давно еще упоминал: не надо вам туда.

— Это еще почему?

— Вы хоть знаете, что это такое?

— Кажется, болото.

— Слушайте, если вы думаете, что в Черносолье вы найдете что-то, что поможет вам выбраться отсюда — это не так. Во-первых, вы там ничего не найдете. Во-вторых, вы не доберетесь до Черносолья. Это невозможно.

— Если все равно не доберусь, почему же вы так переживаете? — Гельмут посмотрел в глаза Юрьеву, тот отвел взгляд в сторону.

— Дорога, — заговорил связной после недолгого молчания. — Дорога в Черносолье запутает вас и истощит ваши силы. Это очень тяжело. Там вы не найдете выхода, только еще больше запутаетесь.

— И кому же верить, позвольте спросить?

— А, — Юрьев посмотрел в сторону поезда. — Вы все-таки поговорили с проводником? Зря я вам это посоветовал. Не доверяйте ему.

— А кому доверять? Вам? — Гельмут терял терпение.

— Да, — жестко ответил Юрьев, снова посмотрев в глаза.

— Вы же знаете, что я все равно пойду в Черносолье.

Юрьев тяжело выдохнул воздух сквозь сжатые зубы и развел руками.

— Идите. Идите куда хотите. На все четыре — или сколько их тут — стороны. Только когда вы потом прибежите ко мне жаловаться, что совсем не можете выбраться, когда закричите от ужаса, не найдя никакого выхода из этого лабиринта, — я вам помогать больше не буду. Сами, все сами. Не маленький. Только предупреждаю вас об одном: сейчас этот сон станет совсем глупым. Невыносимо глупым.

— Вы мне осточертели. Все. Все это осточертело. Идите все к чертям собачьим! — неожиданно для себя выкрикнул Гельмут, отвернулся и достал портсигар.

Подсчитал: папирос было семь, как и всегда.

— Как скажете, — Юрьев замолчал, и Гельмут услышал за спиной его удаляющиеся шаги.

Докурив, Гельмут вновь обернулся в сторону станции. Связного больше не было. На лавке по-прежнему дремал дед, рядом неторопливо расхаживала толстая старушка в грязном платье.

«Расспрашивать людей», — вспомнил вдруг он и направился к старушке.

— Прошу прощения, уважаемая! — крикнул он издалека.

Старушка продолжала молча расхаживать из стороны в сторону.

Наверное, не услышала, подумал Гельмут. Он подошел ближе, махнул ей рукой.

— Прошу прощения, уважаемая!

Старушка криво посмотрела на него, но ничего не ответила.

Гельмут подошел к ней почти вплотную и, повысив голос, повторил приветствие.

— Уважаемая?

Старушка вдруг оживилась, поправила на голове платок и повернулась к нему открывшимся ухом.

— Ась?

— Прошу прощения…

— Ась?

Глухая. Черт.

Гельмут наклонился к ней и проорал на ухо:

— Как добраться до Черносолья?

Старуха вдруг дернулась от него в сторону.

— Чего орешь-то? Не глухая. Пирожков с мясом хочешь? Так бы и сказал.

Гельмут тихо выругался и повторил:

— Как! Добраться! До! Чер-но-соль-я!

— Господи! — ответила старуха, перекрестясь. — На кой черт тебе там надо?

— Надо!

Старуха посмотрела на него мутными глазами.

— Принеси мне утку.

Гельмут оторопел.

— Что?

— Сам, что ли, глухой? Я сказала, принеси утку. Пирожков сделаю.

— Утку…

— Утку. Тогда скажу, как добраться.

— Живую?

— Нет, дохлую! Конечно, живую. Из мертвых уток пирожки плохо получаются.

Гельмут ничего не понимал, но не оставалось больше ничего, кроме как согласиться.

— А где я возьму. Утку?

— Ась?

— Где! Я! Возьму! Утку!

— Ааа… Да вот от станции и налево, через холм. Там пруд будет. А в этом пруду живет утка.

— Утка или утки?

— Утка, — с абсолютной серьезностью в голосе ответила старуха.

— Хорошо. Я принесу утку, а вы расскажете, как добраться до Черносолья.

Старуха молча кивнула.

Гельмут растерянно оглянулся, зачем-то кивнул в ответ и направился в сторону станции.

Внутри было тихо, пыльно и темно, скамейки покосились и прогнили, в потолке пробилась дыра, через которую слабо проходил солнечный свет. В окне кассы с разбитым стеклом сидела, опершись щекой на руку, сонная женщина.

Гельмут неуверенно подошел к ней.

— Простите, вы не знаете, как добраться до Черносолья? — спросил он через разбитое стекло.

Женщина посмотрела на него красными от дремоты глазами и нахмурилась.

— Какое еще Черносолье?

— Понятно… Простите.

Значит, надо искать утку.

Он вышел из станции и увидел, что поселок выглядит не таким запущенным, как казалось на первый взгляд. Перед широкой брусчатой площадью, поросшей мхом, стояло деревянное здание администрации с выцветшим красным флагом. Налево уходила кривая извилистая дорога, теряющаяся между покосившимися домиками.

Гельмут вздохнул и пошел по дороге, мимо деревянных изб, разрушенных колодцев и заросших палисадников с открытыми калитками. Через десять минут, пройдя очередной поворот, он увидел старый и поросший тиной пруд. В центре его, действительно, медленно и неторопливо плавала кругами огромная жирная утка.