Инквизитор Светлого Мира - Андрей Плеханов

А вот что касается физических упражнений - тут дело у меня обстояло лучше некуда. Я не хвастаюсь, аявляю скромно, но со знанием дела. У меня имелись хорошие физические данные - все ж таки я работу жонглером и до встречи с Чжаном регулярно занимался ушу с Анюткой. С растяжкой у меня тоже наблюдался полный порядок. Короче говоря, бойцом я стал неплохим. Только никак я не мог понять, зачем мне нужны все эти тренировки и где мне придется приложить свое умение. А Чжан ничего не объяснял - он вообще был молчаливым типом.

Вот так я и жил. Наступил март - год и девять месяцев прошло со времени Дня Дьявола. Хотя я по-прежнему снимал квартиру для Лурдес, отношения наши становились прохладнее с каждым месяцем. Мы не ссорились - мы просто все больше и больше отвыкали друг от друга. Мы могли уже прекрасно обходиться друг без друга. И все более призрачными становились мои мечты жить в будущем одной семьей. Настоящей семьей. Мы по-прежнему встречались четыре раза в месяц: теперь три раза я ездил к ней в Барселону и только один раз в месяц - она ко мне в Эмпанаду.

Этого типа я увидел в первый раз в кафе - во время одной из наших встреч с Лурдес.

Мы сидели за столиком на открытой веранде. Нам повезло - кончился нудный мартовский дождь, и мы нежились на солнышке, высунувшем желтую мордашку из-за облаков. Я заливал в глотку второй стакан коктейля из черного рома, кофейного ликера и кока-колы. Иногда я позволял себе нарушить запрет на спиртное. Честно говоря, я делал это каждый раз, когда появлялся в Барселоне. Лурдес обгрызала куриную ногу с таким зверским аппетитом, словно не ела несколько дней. Интересно, на что она тратила деньги, которые я давал ей на питание? Ручаюсь, что она недоедала. Она никогда не страдала излишком веса, но в последний месяц стала просто тощей. Мне это не нравилось.

– Лурдес, лапочка, - сказал я. - Ты похудела слишком сильно. Я, конечно, понимаю, что сейчас модно быть похожей на стиральную доску, но мне всегда нравилась твоя округлая попочка. Не могла бы ты отрастить ее снова?

– Не хами, - отозвалась Лурдес, на секунду оторвавшись от пережевывания.

– Может быть, тебе давать больше денег на еду?

– Я питаюсь достаточно.

– Сколько раз в день?

– Десять! Двадцать! Только и делаю что жру!

Я пожал плечами и залпом вколотил в себя полстакана пойла. Так вот всегда с этой девочкой - начинаешь о ней заботиться, а она огрызается и норовит укусить, как плохо воспитанный щенок. То ли дело было с Цзян. От простого прикосновения моей руки она расцветала как розочка. Она действительно любила меня, а я этого не ценил. Где ты, милая Анютка? Что ты делаешь в Англии? Почему тебя прячут от всего мира? Увижу ли я тебя снова когда-нибудь?

Я спросил Лурдес еще что-то о ее жизни. Она ответила что-то ничего не значащее. Я должен был признаться себе, что не знал о теперешней жизни моей девушки почти ничего и вряд ли мог узнать. И Лурдес, и я были скованы одними и теми же цепями, не дающими нам сделать лишний шаг или сболтнуть неосторожное слово. Мы были Посвященными, а потому постоянно искали с собой свои собственные заборы - глухие ограды, не позволяющие проникнуть в нашу жизнь посторонним. Если бы у нас был один забор на двоих, мне было бы легче. Но Лурдес не пускала меня на свою территорию. Она все еще любила спать со мной, она делала это охотно и никогда не отказывала мне. Но ее постель оставалась единственным изведанным мной местом в ее жизненном пространстве.

Я догадывался, что у нее тоже есть наставник здесь, в Барселоне. И, наверное, роль, которая предназначалась Лурдес в сообществе Посвященных, сильно отличалась от моей. Меня явно готовили в бойцы. Хрупкая Лурдес вряд ли могла убить кого-то крупнее воробья - и, стало быть, ей было предназначено работать в основном головой. Я вдруг вспомнил разговор Демида и Лурдес, завершающий злополучный День Дьявола. «А тебе, девица, - заявил тогда Демид, - предрекаю быть специалистом по истории лингвистики! Проще говоря, займись-ка ты, радость моя, древними языками! Может быть, какой-нибудь толк из тебя и выйдет. К тому же древние языки - это настоящий кладезь мудрости. Их, например, используют при составлении заклинаний». Так вот витиевато изволил выражаться этот Демид в те моменты, когда он вообще соизволял говорить с нами, глупыми. И теперь я мог предположить, что Лурдес занимается именно тем, что предназначил ей Демид. Естественно, она брыкалась поначалу - девицей она была упрямой, но потом все же сдалась и покорно занялась положенным ей делом. Куда ей было деваться?

– Лурдес, скажи какое-нибудь заклинание, - попросил я. - Ты, наверное, выучила их целую кучу?

– Callate, papagayo locuaz,[ Заткнись, болтливый попугай (исп.).] - четко произнесла Лурдес.

Я заткнулся. Не думаю, что из-за заклинания. Вряд ли эта фраза была заклинанием. Просто что мне оставалось делать, если человек не хочет со мной разговаривать?

Тогда- то я и приметил этого человека. Он сидел через два стола от нас и сверлил затылок Лурдес глазами. К тому времени я уже начал приобретать привычку Посвященных -отмечать, не глядит ли кто-нибудь на тебя слишком пристально. Взгляд человека говорит о многом. Этот тип вел себя, с моей точки зрения, просто вызывающе - он буравил взглядом голову Лурдес, временами болезненно прищуривал веки и поворачивал шею, словно помогая своим мыслям проломить кости черепа моей девушки и пробраться в ее сознание. Ни на кого другого, в том числе и на меня, внимания он не обращал.

Я знал, что Лурдес - телепатка, она могла читать чужие мысли. Но также я знал (кстати, не от кого-нибудь, а лично от Диего Чжана, не знаю уж, почему он сказал мне об этом), что мысли паранорма более доступны для персон, склонных к телепатии, чем мысли обычных людей.

Наверное, это было проявлением излишней подозрительности с моей стороны - решить, что чудаковатый мужик в кафе занимается не чем иным, как чтением мыслей моей девушки Лурдес. Но я решил именно так. Конечно, я не был идиотом в такой степени, чтобы резко встать из-за своего столика, уронив стул, и идти выяснять с ним отношения - проще говоря, бить морду. Я решил немного понаблюдать.

Выглядел этот тип странно. Собственно говоря, он имел бы вполне обычную внешность, если бы жил где-нибудь в Норвегии или Голландии. Блондинистый худощавый детина - высокий, с огромными ручищами, пальцами такими длинными и сильными, что ими можно было бы обхватить голову ребенка и расколоть ее как грецкий орех. Странность этого человека заключалась в том, что он не был ни скандинавом, ни даже немцем. Вполне испанские черты лица - большой нос с выраженной горбинкой, выдающийся вперед острый подбородок, густые брови. Только вот эти светлые волосы, эти слишком светлые глаза… Не похоже было, что он красил свою шевелюру. А глаза - ведь их не перекрасишь? Почему они такие светло-голубые, почти бесцветные? Похоже, дяденька был альбиносом, своего рода мутантом. Альбинизм, недостаток окрашивающего пигмента, встречается у людей не так уж и редко - даже негры иногда рождаются белыми. Но если бы этот испанец был просто белокожим и светловолосым, это не взволновало бы меня ни в малейшей степени. Меня беспокоило другое.