Туннель времени - Мюррей Лейнстер

— Рад вашему прибытию, — сказал он, и на лице его сияла искренняя улыбка.

* * *

Джо медленно и отчетливо говорил в микрофон. Его голос долетал до места назначения чуть дольше, чем за секунду. Через небольшую паузу, равную также секунде, с Земли доходили первые слова ответа Салли.

— Я уже все доложил твоему отцу, а Лунная Станция доложила военному начальству. Через пару часов мы с Хейни, Чифом и Майком вылетаем обратно на Платформу. Мы берем ракеты из запасов станции, — сказал Джо.

В ответ он услышал неожиданно четкий голос Салли, немного неровный, но, в целом, помех, сильно мешающих приему, не было.

— А что потом, Джо?

— Я привезу письменные сообщения и фотографии, а также первые образцы скал и почвы с Луны. Буду почтальоном. Вероятно, мы сядем на Платформу только через шестьдесят часов, потому что, большей частью, будем перемещаться в свободном падении, затем заправимся и вернемся на Землю, чтобы доставить отчеты и все прочее.

Возникла пауза. Прошло чуть больше секунды, пока дошел его голос, и столько же, пока он услышал ответ.

— А потом?

— Именно это я и пытаюсь узнать. Какой сегодня день? — спросил Джо.

— Вторник. Сейчас в Эллинге десять часов утра, — ответила Салли после неизбежной паузы.

Джо подсчитал что–то в уме и сказал:

— Я должен приземлиться на Земле где–то в следующий понедельник.

Пауза.

— И что? — спросила Салли.

— Хочу встретиться с тобой тем же вечером. Как ты на это смотришь? — спросил Джо.

Через несколько секунд раздался счастливый голос Салли:

— Конечно, мы встретимся, Джо! Знаешь, я наверняка первая девушка в мире, которой назначает свидание мужчина с Луны.

Летя в тихонько жужжащем геликэбе над ночным городом, Джед Кохрейн изо всех сил пытался быть сдержать отвращение. С высоты двух тысяч футов освещенные здания казались скалами, вздымавшимися ему навстречу из каньонов улиц. Повсюду были огни и люди, и Кохрейн сардонически напомнил себе, что ничем не лучше других, только пытается не замечать этого. Он взглянул вниз, на деревья и ровно подстриженные кусты на крышах, на вечеринку на вершине одного из самых высоких зданий. Теперь все крыши превратились в зоны отдыха — единственное свободное пространством. Глядя на такой город, нельзя удержаться от циничных мыслей. Четырнадцать миллионов человек в этом городе. Десяток миллионов в том. Восемь еще в одном, десять в другом, двенадцать в третьем… Огромные города. Кишащие миллионами людей, и каждый отчаянно озабочен, с горечью осознавал Кохрейн, — своей работой и тем, как сохранить ее.

— И даже я сам, — язвительно сказал себе Кохрейн. — Несомненно! Я точно так же трясусь от страха, как и все остальные.

Но до чего же неприятно сознавать, что все это время он занимался самообманом. Считал себя важным. Важным, по крайней мере, для рекламного агентства «Керстен, Кастен, Хопкинс и Фоллоуи». Но сейчас он был в пути, как самый обычный репортер, в пути к космопорту, чтобы сесть на ракету до Луна–сити. И сообщили ему об этом ровно тридцать минут назад. Небрежно сказали, чтобы немедля отправлялся в космопорт. Его секретарша, два технических консультанта и сценарист полетят на той же ракете. Инструкции он получит от доктора Вильяма Холдена по пути.

Какая–то часть его разума возмутилась: погоди, надо сначала созвониться с Хопкинсом. Это какая–то путаница! Он не может никуда отослать меня, когда на мне висит «Час Диккипатти». Он же не сумасшедший! Но тем не менее он направлялся в космопорт. Получив сообщение, он просто взбесился. Он настаивал на том, чтобы лично переговорить с Хопкинсом, прежде чем подчиниться подобным инструкциям. И все же он летел в космопорт. Он сидел в геликэбе и морально готовился к тем новым унижениям, которые подсознательно предвидел. Его разум словно раскололся натрое. Одна часть нырнула в спасительную отрешенность, другая отчаянно настаивала, что он не может быть пешкой, как это подразумевалось из данных ему инструкций, а третья наблюдала за первыми двумя, в то время как геликэб с уютным жужжанием пролетал над темными каньонами города и бессчетными огнями крыш.

Где–то в вышине раздался слабый ревущий звук. Кохрейн запрокинул голову. Небесный свод был усеян звездами, но он знал, что искать, и пристально смотрел вверх. Одна звезда становилась все более яркой. Кохрейн не мог бы сказать, когда впервые осознал это, но четко знал, что не ошибается. Он, не отрываясь, смотрел на нее. Это была обычная белая звезда, и с первого взгляда она ничем не отличалась от ее соседей. Но звезда становилась ярче. Сейчас она была очень яркой. Ярче, чем Сириус. Через несколько минут она стала ярче Венеры. Ее сияние усиливалось. Она стала самым ярким объектом в небесах, за исключением месяца. Потом Кохрейн разглядел, что эта звезда не совсем круглая, а за ней тянется шлейф огня от ракетного двигателя в четверть мили длиной.

Она стремительно падала. Кохрейн видел, как сияющий вертикальный карандаш света нырнул к земле. Его движение резко замедлилось, и зарево беспощадно осветило летательные аппараты в воздухе над городом. На фоне черного неба четко нарисовался космопорт — здания и ракеты, готовые взлететь в ближайшие полчаса. Белое пламя столкнулось с землей и брызнуло во все стороны, превратившись в широкий плоский диск невыносимой яркости. Блестящий корпус корабля, который все еще изрыгал пламя, ярко мерцал, опускаясь в инферно своего же собственного творения.

Свет погас. Сияние внезапно исчезло. Осталось лишь тусклое зарево там, где бетонированная площадка космопорта раскалилась докрасна. Потом и это свечение померкло, и Кохрейн внезапно осознал, что стало неестественно тихо. Он почти не замечал оглушительного рева, пока тот не прекратился. Геликэб продолжал свой полет в тишине, нарушаемой лишь ритмичным звуком вращающихся лопастей винта.

«Я обманывался и насчет этих ракет тоже — горько признался себе Кохрейн. — Я думал, что полеты на Луну — первый шаг к звездам. Новые миры, в которых можно жить. До того, как я взглянул в лицо реальности, мне жилось гораздо веселее».

Но он знал, что причина этого разочарования и этой горечи крылась в тщеславии, которое все еще настаивало на том, что произошла ошибка. Он получил указания, которые развеяли иллюзии о его важности для фирмы и для бизнеса, а ведь он отдал им столько лет своей жизни. Было очень больно сделать открытие, что он всего лишь обычный человек, каких миллионы, мелкая сошка. Большинство людей изо всех сил старались закрыть на это глаза, и некоторым это даже удавалось. Но Кохрейн с беспощадной ясностью отдавал себе отчет в том, что тешил себя самообманами, когда находился в сладостном плену иллюзий.

Геликэб начал постепенное снижение. В небе было полно звезд. А земля, конечно же, полностью покрывалась зданиями. За исключением взлетной площадки космопорта, на тридцать миль во все стороны не было видно ни клочка незанятой почвы. Кэб снизился до тысячи футов. До пятисот. Кохрейн смотрел, как вокруг только что приземлившейся ракеты деловито снуют автобусы наземной службы. Потом он увидел ракету, на которую должен сесть, стоящую вертикально на слабо освещенном поле.