Ок-но - Максим Дегтярев

– Так вы познакомились?

– Угу, близко.

Только сейчас Мартин обратил внимание на ссадину на моем правом кулаке.

– Наверное, все-таки не с ним, а с его дуболомами…

– И с ними тоже, – признался я. – Зачем Зейдлиц нагнал столько народу?

– Сам теряюсь в догадках. Откуда вы знаете Джулию?

В его голосе мне послышались нотки ревности.

– Познакомил один наш общий знакомый. Нет, не Рассвел, – упредил я его, – другой общий знакомый. Вы учились у профессора?

– Нет, не совсем. Положение в университете у него было неопределенное. Он то собирался оставить преподавание, то снова брал студентов. Я посещал его семинар, написал несколько работ, темы которых были подсказаны Рассвелом.

– Тем не менее, вы не считаете его своим учителем.

– Понимаете, мне не хотелось принимать ни одну из сторон в бесконечном споре между Рассвелом и прочими космологами, включая Нибелинмуса. Едва закончив курс, причислять себя к какому-нибудь течению или направлению – это, знаете ли, убого как-то. Да и зачем, если время так или иначе расставит всё по своим местам. А теоретики… на то они и теоретики, что бы поражать друг друга силой… – он ухмыльнулся, – силой слова.

– А Джулия?

– Она была его последней студенткой. Как мне кажется, перед самым уходом из университета Рассвел почувствовал, что вот-вот останется совсем один. Не думаю, что он всерьез считал, что из Джулии выйдет толковый физик. Впрочем, никогда не известно заранее, что Рассвел считает серьезным, а что – так – упражнением для развития воображения.

– Вы имеете в виду его увлечение друидами?

– Ну да, друидами-раздруидами…

– Тогда давайте говорить о тех вещах, к которым Рассвел относился серьезно.

– Давайте. Так вот, старик весь извелся от ревности. Он ревновал Нибелинмуса к космологии. Подозревал, что часть исследований Нибелинмус засекретил. Я считал это признаком старческой паранойи, простительной для человека, чьи гипотезы раз за разом отвергались другими физиками. Рассвел постоянно донимал меня просьбами разузнать у Нибелинмуса, не подтвердилась какая-нибудь из его гипотез. Пару раз я пытался разговорить Нибелинмуса на эту тему, но тот уходил от ответа. Тогда Рассвел предложил залезть в закодированные файлы. Я бы ни за что на это не пошел, но та кассета как-то сама подвернулась под руку. Я зашел к Нибелинмусу в кабинет, думая что он там. Кабинет был пуст, а на столе лежала кассета. Она словно сама просилась, чтобы ее взяли и скопировали. Ну я и не устоял. Забрал, полагая, что успею вернуть ее до возвращения Джулии. Но не успел.

– Зачем же заперли кабинет? И откуда у вас оказался от него ключ?

По всей вероятности, к этому вопросу он был не готов.

– Если не отвечу, – сказал он как-то съежившись. – Вы сочтете, что и до этого я вам лгал. Спросите у Рассвела, он все подтвердит.

– Спрошу. Но про то, что вы якобы случайно зашли в кабинет, можете рассказывать кому-нибудь другому. Так что же за запись была на той кассете?

– Ничего интересного. Таблица с координатами наблюдательной аппаратуры.

– Я сам решу, интересно это или нет. Давайте сюда запись.

– У меня ее нет. Кассету я выбросил, а запись стер сразу после того, как понял, что кражу кассеты нельзя будет скрыть. Но запись есть у Рассвела – он-то ее не стер. Если Рассвел сочтет, что вам можно доверять, он перешлет ее вам.

– Так вы боялись обыска?

– Лучше сказать, предусмотрел его возможность. Вы сами убедились, с какими людьми приходится иметь дело.

– Да уж, убедился, – согласился я. – Значит, Рассвел продолжает интересоваться большой наукой. Причем, настолько активно, что фактически пожертвовал своею бывшей студенткой. Некрасиво он с ней поступил. Вас-то самого совесть не мучает?

– Я придумаю, как выручить Джулию, – искренне пообещал Мартин. – Нарочно подставлять ее никто не собирался. Что же касается Рассвела… По-моему, старик больше переживает из-за того, что ни одна из выдвинутых им гипотез не подтвердилась. В то же время он почему-то убежден, что что-то должно было подтвердиться. Но он путался в объяснениях, когда я спрашивал, что же все-таки подтвердилось.

– Что именно он говорил?

– Он говорил, что ему точно известно, что кто-то – он не говорил кто, нашел доказательство какой-то из его гипотез. Если гипотеза в самом деле верна, то подтверждающие ее факты не могут носить уникальный характер. Нашел один исследователь – найдет и другой. Поэтому он опасался, как бы Нибелинмус не присвоил что-нибудь себе. Приоритет в науке значит очень многое…

Мартин полез в рюкзак, достал какие-то бумаги и стал их торопливо просматривать – словно боялся, что кто-то вот-вот лишит его приоритета. Я поинтересовался:

– У Рассвела не было гипотезы, касающейся исчезновения шкатулок из запертых сейфов?

Физик отложил бумаги, подозрительно спросил:

– Откуда вы знаете про шкатулку?

Этим вопросом он рассмешил меня до слез.

– Да о краже известно самой последней стюардессе!

– Ах о краже! – он облегченно вздохнул. – О ней пусть знает кто угодно!

– Следовательно, это была не кража. Тогда что это было? Гравитационная аномалия?

– Почему вы решили, что гравитационная аномалия?

– Просто слово понравилось. «Аномалия». Из сейфа стащили шкатулку, которой грош – цена. По-моему, это аномалия. Вы, наверное, тоже так считаете, иначе бы здесь не появились.

– Я пока ничего не считаю, – отрезал Мартин. – К словам «гравитационная аномалия» вы забыли добавить «локальная». Ни одна шкатулка ни в одну локальную гравитационную аномалию не пролезет. По крайней мере, так считалось до сих пор.

– Рассвел был с этим согласен?

– Нет. Рассвел как раз считал, что аномалии могут быть большими, впрочем, не настолько большими, чтобы в них пролезла шкатулка.

Стоп, мысленно сказал я себе. Куда, по словам Ларсона, фокусник Мак-Магг прятал зрительские часы? В четвертое измерение?

– А скажите-ка, Мартин, – начал я осторожно, потому что не люблю выглядеть дилетантом, – эти ваши аномалии, они случайно не похожи на четвертое измерение?

– В первом приближении похожи, – неожиданно согласился физик. – Только мы называем соответствующее топологическое явление ростком алеф-измерения.

– Какого, простите, измерения?

– Алеф. Алеф-измерения.

– Это что-нибудь значит или просто название?

– Это номер, точнее трансфинитное число. Дело в том, что со времен создания теории относительности, ученые соревнуются, чья модель Вселенной подразумевает большее число измерений. Существовали десятимерные и двадцатипятимерные модели. Некоторые из бесконечномерных моделей пользуются популярностью до сих пор. Но алеф-измерение не имеет отношение к нашей Вселенной. Оно выходит за пределы Вселенной, поэтому Нибелинмус, следуя примеру Кантора, придумавшего трансфинитные числа, назвал новое измерение алеф-измерением, то есть, имеющим номер, больший, чем номер любого измерения, принадлежащего Вселенной… Пока понятно? – с сомнением спросил он, приостановив объяснение.