А может, это просто мираж… Моя исповедь - Наталия Валерьевна Гулькина

Мшенский писал музыку, я писала слова, и они шли от сердца. Каждый текст был как стихи: глубокий и душевный. В этих словах я видела себя, они все обо мне, о моей жизни. Вот, например, такой:

Парус моей мечты

Рассвет плачет утренней росой,

И мне никогда теперь не быть с тобой.

Плачет осень дождем, и в доме моем больше нет

тепла.

Вокруг стало все таким чужим,

Мой друг, ты исчез, как с ветром легкий дым,

Осталась я одна, парусом мечты,

Белым кораблем в далеком синем море.

Парус моей мечты — вечный странник нескончаемых дорог.

Парус моей мечты — куда тебя несет волна?

Где берег твой?

Парус моей мечты — если веришь, значит, ты

не одинок,

Парус моей мечты — есть где-то в море островок,

мой островок.

Припев:

Прощай, не тревожься обо мне,

Прощай, я на утренней заре уйду,

Белой птицей рассвет вернется в заброшенный

старый дом.

Не плачь о потерянной судьбе,

Не плачь, будет нелегко теперь тебе,

Остался ты один парусом мечты,

Белым кораблем в далеком синем море.

Припев.

(1996–1997)

Каждый раз я оплачивала и отдельных музыкантов, и оркестр, и часы студии. Однажды я попросила подписать договор, чтобы все было официально и я могла везде указывать, что работаю с симфоническим оркестром им. Чайковского.

— Да, да, мы все сделаем, не переживай, — отвечал Олег.

В итоге никакого договора мы так и не подписали. Я тогда заплатила 6 тысяч долларов за частичную запись. Это был не весь оркестр, а малый струнный, а дирижировал Владимир Понькин.

Видимо, эти люди как-то между собой поделили деньги, потому что, как только я попыталась отрекламировать в прессе этот альбом и указала, что я его записала с Большим симфоническим оркестром под управлением Владимира Федосеева, как мне позвонила пиар-агент этого оркестра и сказала:

— Наталия Валерьевна, в одной из статей указано, что вы спели с оркестром. На каком основании вы об этом пишете? Это же государственный оркестр!

— Этот оркестр действительно записывался со мной. У меня есть все сессии, фотографии, где я пою в студии с этим оркестром, есть видеозапись, и вообще, с дирижером договаривался Олег, а я заплатила за все это деньги.

На том конце связи повисла пауза, после которой женщина сказала:

— Да? Подождите, значит, я не в курсе, я вам перезвоню!

Через какое-то время она снова позвонила и сказала, что все улажено.

Дальше мы начинаем писать одну песню за другой. Я регулярно за все плачу, и тут Олег говорит:

— Ты должна заплатить за то, что мы здесь с Таней — вторым звукорежиссером — сидим и пишем тебя. Уже набежало пять тысяч долларов.

И я отдала ему свои последние деньги. Теперь мне было даже не на что записывать последнюю песню, так как, по моим подсчетам, на запись этого альбома уже ушло около сорока тысяч долларов.

— Не переживай, — не унимался Олег, — мы его с тобой продадим за триста тысяч долларов, не меньше!

— Олег, подожди, хотелось бы понимать, что происходит. Ты же сам, кажется, собирался продать этот альбом.

— Да, да, да. Я этим вопросом занимаюсь.

И он начинает кормить меня «завтраками». Я понимаю: что-то здесь не то. Я оплатила всех сессионных музыкантов (труба, гитара, флюгельгорн, саксофон), бэк-вокалистов, малый струнный симфонический оркестр, студийные часы, а в итоге Олег так никуда и не смог продать этот альбом. Я ждала довольно продолжительное время, но мое терпение лопнуло:

— Олег, а ты не хочешь отдать мне мои готовые песни? Хотя бы те, за которые я уже заплатила.

— Они еще не сведены, — произнес он, на мгновение задумался и продолжил: — А ты мне еще денег должна. Сведение — это отдельная работа и оплата.

— Секундочку. Каких денег? Я должна тебе только в том случае, если ты продаешь альбом. Разве мы не так договаривались? Если ты его не продаешь, за что я тебе должна платить? На сегодняшний день я тебе отдала все. Иди, продавай и заработай свои 15 процентов!

— У меня пока не получается продать, но я уверен, что все сделаю. Давай так, 5 тысяч ты мне уже дала, 10 тысяч ты мне еще отдаешь, я все свожу, и мы расходимся. Я отдаю тебе весь материал, а дальше продавай его за сколько хочешь. За 150 тысяч долларов ты его точно продашь.

Понимая, что у меня сейчас нет 10 тысяч долларов, я сдуру пишу ему бумагу, что верну ему эту сумму, как продам альбом. Олег в свою очередь отдает мне в руки не исходные материалы, а магнитофонные кассеты с альбомом, который он умышленно подпортил, где в каждой песне был брак: где-то голос громче, где-то тише, где-то зашкаливает гитарное соло и тому подобное, но сделал это так, что из общей пленки это не вырежешь. Сделал это он для того, чтобы я не выпустила альбом, не отдав ему долг. А если я с кем-то договорюсь и принесу ему 10 тысяч долларов, тогда он мне все это якобы переделает и выправит. Сейчас поражаюсь себе, до чего же я была глупая! Я ведь угрохала на запись этого альбома такие деньжищи, что имела полное право забрать его в отличном качестве, готовым к выпуску в тираж. Но тогда я робела и чего-то вечно стеснялась. Есть у меня такая черта: боязнь обидеть человека. Хотя и понимала, что я конкретно «попала» с этими песнями, но все же надеялась на авось, где наша не пропадала… Мой муж Сергей тоже не смог за меня заступиться, уж очень мы с ним были правильные. А Олег по-прежнему работал на студии и больше мне не звонил. Я ему тоже.

В таком качестве альбом я, естественно, никуда продать не могла. Будем говорить откровенно, я вообще не могла его никому продать, я этого просто не умела делать!

Я прошла с этими песнями по всем выпускающим компаниям, все, кто слушал, говорили прямо:

— Слушай, это крутая музыка, но ее надо довести до ума, потому что она сырая. Это не Гулькина. Как мы сможем такое продавать? Люди будут покупать и разочаровываться.

— Подождите, что значит разочаровываться? Я вам предлагаю материал западного уровня.

— Мы все понимаем,