Собиратель реликвий - Кристофер Тейлор Бакли

Пока Нуткер и Ункс увлеченно обсуждали, не обидится ли Кунрат, если поставить на победу райзляуфера, из сумрака выехал всадник и остановился в круге света у костра. Ландскнехты запоздало схватились за оружие.

Внезапно Нуткер рассмеялся и крикнул драчунам:

– А к нам гости!

Кунрат, Дисмас и бедолага Дюрер, застыв в лакооническом переплетении тел, безмолвно хлопали глазами.

Магда окинула взглядом присутствующих. Нуткер бросился к ней и помог спешиться. За первой лошадью шла в поводу вторая, навьюченная пожитками.

Дюрер, чертыхаясь, высвободился из крепких объятий Дисмаса и Кунрата и встал, с ног до головы в золе.

– Мастер Дюрер, а вы горите, – сказала Магда.

Дюрер охнул и начал охлопывать тлеющий край рубахи.

Дисмас и Кунрат, не разнимая сцепленных рук, ошалело смотрели на Магду.

– Такой шелк пропал, – вздохнул Дюрер.

На ночлег все улеглись вокруг костра. Дисмас и Магда устроились бок о бок, поодаль от остальных.

– Да, вовремя я приехала, – сказала Магда. – Иначе от вас остались бы одни головешки.

Дисмас, помолчав, ответил:

– Тебе не следовало приезжать.

– Ты опять за свое?

– Откуда ты узнала, по какой дороге мы поехали?

– Пока я пряталась в повозке, а вы с Нарсом спали, наши вояки чесали языками. Про Шамбери и про плащаницу, – объяснила она, весьма довольная собой.

– И все это время ты обо всем знала? А зачем меня расспрашивала?

– Чтобы знать.

– Ты же и так знала.

– Нет, ты не понял. Я хотела знать, что я тебе не безразлична. Когда ты не рассказал мне всего, я поняла, что так оно и есть. А еще я заметила, с каким лицом ты уходил вчера из клиники. И сразу догадалась, что ты меня обманул.

– Магда…

– Ш-ш-ш… – Она приложила палец к его губам, затем отняла – и прижалась своими губами.

Потом они долго молчали и смотрели на звезды.

– Ты не налегке, – сказал Дисмас, покосившись на вьючную лошадь. – Что там у тебя? Вечерние туалеты для приемов во дворце герцога Савойского?

– Подарки от Парацельса.

– Ты и Парацельсу рассказала? О господи… Похоже, в Базеле всем известно, что мы задумали.

– Я не говорила ему про Шамбери и плащаницу.

– А что ты сказала?

– Что у вас особая миссия.

– Это теперь так называется?

– Да. Спасательная миссия. Вам предстоит освободить того, кого держат взаперти и под строжайшим надзором. Может, я и лукавила, но ведь ты сам говорил, что реликвии вроде как живые. Значит, Иисус живет в плащанице, а плащаницу держат взаперти. Получается, что Он – узник. Так что я не солгала.

Дисмас не смог сдержать улыбки:

– У кого ты училась рассуждать логически? У Сатаны?

Магда обрадованно продолжила:

– Парацельса распирало любопытство. Он понял, что я чего-то недоговариваю, и засыпал меня вопросами. Все допытывался, кого хотят спасти. Я настаивала, что не вправе больше ничего говорить, только он не отставал. А потом воскликнул: «А, знаю! Вы отправляетесь в Шильонский замок. На Женевское озеро». Я притворилась, мол, ничего не могу подтвердить, напустила на себя загадочный вид, что-то залепетала… Ну, чтобы он решил, что его догадка верна. Он так обрадовался! Смешно, правда?

– Магда, в этом нет ничего смешного.

– Ах, прости. Я забыла, что ты швейцарец.

– Дело не в этом.

– По-моему, это очень смешно, потому что в Шильонском замке савойские герцоги всегда держали самых важных узников. А Парацельс теперь считает, что мы собираемся вызволить кого-то из герцогского плена.

– И что в этом смешного?

– Ох, ты настоящий швейцарец. Да пойми же, мы и впрямь хотим освободить узника, только из другого замка герцога Савойского. Значит, догадка Парацельса верна, но в то же время ошибочна.

– Магда, давай я тебе кое-что расскажу.

– Рассказывай.

– История не из приятных, но тебе следует ее выслушать.

– Хорошо.

– Во всей Европе нет такой реликвии, которая бы охранялась строже Шамберийской плащаницы.

– Да, нам будет непросто.

– Как я уже говорил в Базеле, нас обязательно поймают. Я должен рассказать тебе, что с нами случится после поимки. Нас примерно накажут, в назидание и для острастки. Тебе когда-нибудь доводилось видеть колесование?

Магда молчала.

– На пути к плахе палач раскаленными клещами вырывает из преступника плоть. За такое преступление, как наше, полагается три или четыре рывка. То есть на плаху мы попадем полумертвыми.

– Дисмас…

– Под локти и колени приговоренного подставляют деревянные бруски. Палач берет тяжелое колесо и принимается за работу. Если судьи проявили снисхождение, то палачу будет велено колесовать сверху вниз: один удар по голове – и все кончено. А за особо тяжкое преступление, вот как наше, назначат колесование снизу вверх. Сначала переламывают кости стоп, потом щиколотки, потом голени, потом колени и так далее.

– Дисмас, хватит!

– В Нюрнберге я однажды присутствовал на колесовании. Даже после тридцати ударов колесом в преступнике все еще теплилась жизнь. Его крики до сих пор звучат у меня в ушах. Может быть, для женщины сделают послабление и просто отправят на костер. А может быть, и нет.

Магда отодвинулась подальше. Дисмас свернул пустой мешок валиком, подложил ей под голову, накрыл вторым одеялом и ушел спать к остальным.

– Отличная сказочка на ночь, – сказал ему Дюрер. – Гад ты, Дисмас. Из-за тебя мне всю ночь будут сниться кошмары.

– Ты их заслужил.

Дисмас закрыл глаза и стал молиться святой Екатерине Александрийской, принявшей колесные муки, чтобы его возлюбленная к утру вернулась домой. Однако же утро застало Магду у костра. Она готовила своим мужчинам завтрак.

Спустя три недели путники добрались до Божских гор. Дисмас с Кунратом отправились на разведку. С вершины высокого холма открывался вид на живописную долину, где раскинулся Шамбери, столица герцогства Савойского. На следующий день им всем предстояло войти в город.

Путешествие было утомительным. Маршрут проложили через Невшатель, Фрибур, Лозанну, Женеву, Анси и Божские горы. За пределами империи они почли достаточно безопасным останавливаться в крупных городах. Ландскнехты, укрепленные в двужильности эликсиром любви, не упустили ни одного случая отведать услады местных притонов. Дисмас смутно представлял, сколько денег они просадили на эти буйные развлечения, но его больше занимало другое.