Предание Темных - Кейси Эшли Доуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Влад увязался тогда не за ней (как она решила), а за животным, которое с самого начала пытался спасти. И если бы дядя Мурад не увидел их тогда вместе в тюрбе, то не попросил бы Лале продолжать «помогать осваиваться» Владу. А он бы не увидел их в тюрбе, если бы Лале не надо было вытащить Влада из домика. А ей бы не надо было вытащить его из домика, если бы он изначально туда не пришел. А он бы туда не пришел, если бы она не взяла собаку. А собаку бы она не взяла, если бы ее не хотели отправить на псарню. Чего не случилось бы, будь жив Хасан. А почему Хасан мертв..
Сходится все к тому, что во всех нынешних своих неприятностях Лале оказывается виновата сугубо сама. Понимание этого так ее досадует, что она отвечает Владу несколько грубее, чем следовало:
– Я не думаю, что вы не в состоянии сами разобраться, просто дала совет, которым вы можете как воспользоваться, так и нет. И, может, хватит уже огрызаться? Я с вами нормально общаюсь, если вы не заметили.
– А я не просил вас со мной общаться.
Несмотря на едкий ответ, Лале замечает, что ее слова все-таки заимели на него некоторое действие. По крайней мере, Влад неохотно откладывает книгу и теперь уже смотрит на нее более снисходительно.
Хотя до дружелюбия, о котором мечтает дядя Мурад, тут дальше, чем до северного полюса.
Хлопок заставляет Лале подпрыгнуть на стуле. Оказывается, это Мехмед, разойдясь в своей пламенной речи, как следует стукнул ногой по полу:
– … об османах уже говорят все! Нас боятся! И это только начало!
Лале недовольно кривит губы.
С самого появления Мехмеда во дворце, она сложила о нем весьма определенное мнение, в чем он же сам ей немало помог. В общем и целом Мехмед очень сильно напоминал Лале темную, некогда потерянную, половину Хасана. Будто бы единого человека в детстве разделили на две самостоятельные личности. Одна вобрала в себя только положительные качества – это был Хасан. А вторая.. вторая теперь стоит в центре класса и распаляется о величии османов, в чем не имеет ни малейшей личной заслуги.
В Мехмеде отсутствует любое проявление того безграничного великодушия и дружелюбия, которыми обладал его старший брат. Зато с лихвой ярко выражаются такие черты, как заносчивость, самодовольство и высокомерие, которых Хасан был всегда начисто лишен.
Это если еще не брать в расчет невежественность и всякое отторжение новых знаний.
Словно подтверждая неоглашенные мысли Лале, Нурай-хатун спрашивает:
– Шехзаде Мехмед, а вы уже подготовили доклад по истории империи?
Он тут же хмурится, недовольный тем, что его жаркий монолог перебили, и переспрашивает:
– Доклад?
При этом губы его искривляются в такой мерзкой манере, что Лале пробирает отвращение до кончиков пальцев, хотя ранее она не испытывала подобного чувства ни к одному человеку за всю свою жизнь.
– Да, шехзаде. Дюжину страниц нужно сдать к следующему уроку.
Мехмед морщится. Но его взгляд, которым он принимается обводить класс с проявляющейся хищной улыбкой, не сулит ничего хорошо. Лале это понимает, хоть пока и не знает, к чему именно «нехорошему» могут привести мысли кузена, явно начавшие зарождаться и формироваться в идею.
– В этой школе ведь учатся и османы, и наши рабы.. то есть вассалы?
В классе мгновенно повисает гробовое молчание.
Конечно, Мехмед говорит абсолютную правду, но так вышло, что до его появления никто раньше не произносил подобного вслух, и не акцентировал на этом внимание.
Довольный эффектом от своих слов, он продолжает:
– Признаться, это решение отца меня поначалу шокировало. Но сейчас я оценил мудрость батюшки. Вассалы нужны, чтобы делать черную работу, пока благородные умы думают о судьбе империи.
– Интересно, какое он имеет к ним отношение – едва слышно бурчит Лале, не в силах подавить раздражение – хоть бы читать нормально научился сначала. Надеюсь, он очень не скоро станет султаном, да подарит Всевышней дяде Мураду долгие годы жизни.
Влад никак не реагирует на ее слова. Впрочем, Лале этого и не ждала. Если бы рядом был просто пустой стул, она сказала бы все тоже самое.
– А раз так.. – продолжает Мехмед – так пусть кто-нибудь из них сделает мне доклад. Кто тут лучший ученик по истории?
Ожидаемо, ответом служит тишина.
Тогда Мехмед сам повторно обводит уже более цепким взглядом класс, будто орел, выискивая на земле мышь, чтобы сложить крылья и ринутся туда со скоростью света.
Наконец, остановившись на Владе, он злобно щурится:
– О, я вспомнил! Тебя хвалил этот клоун Мустафа на прошлом уроке.
Но Влад, видимо решив-таки испробовать совет Лале, совершенно никак не реагирует на этот выпад. Хотя она видит, как ярко выделилась его челюсть и напряглись руки.
– Эй, ты что, оглох в своих диких степях?!
Теперь губы Влада уже искривляются в гневном оскале, но он упрямо опускает лицо ниже, чтобы Мехмед этого не заметил. Продолжает молчать, но Лале уже сама не уверена, что ее совет окажется дельным в данной ситуации.
Ох и нехорошо же вышло!
Он решил поступить так, как она советовала, а оттого ему сейчас достанется еще больше! Потому что с каждой новой секундой игнорирования – ярость Мехмеда становилась все больше.
И вот, наконец, Мехмед срывается с места.
Пара уверенных шагов – и ее кузин останавливается возле их с Владом парты, но даже не глядит на нее. Стукнув по поверхности парты в каких-то паре дюймов от Влада, он надменно заявляет:
– Значит так, сделаешь мне на завтра доклад по истории. Да так, чтоб я не краснел, понял?
– Нет.
-8-
Наконец, Влад поднимает голову. Губы искривлены, глаза горят ненавистью, вся кровь отхлынула от лица, но он все еще держит себя в руках.
– Что?! Ты смеешь отказывать наследнику империи?!
– Это ваша империя – с невозмутимой уверенностью в голосе, самообладанию которого можно позавидовать, отвечает Влад – разве дикарь из степей может знать ее историю лучше наследного принца?
Аслан, что все это время смотрел на нас, ахает. Нурай в страхе всплескивает руками и закрывает ими лицо.
Лале кажется, что теперь уже от ее лица полностью отхлынула кровь. Так унизить Мехмеда! Он ведь ему этого никогда не простит. А учитывая его злопамятность – Влад только что подписал себе приговор на все годы пленения.
Словно подтверждая это, лицо Мехмеда искривляется, глаза едва не выкатываются из орбит, а от ярости голос становится еще выше и пронзительнее, точно у истерящей женщины:
– Ты в своем уме?! Один щелчок пальцев султана – и все твоя родня, все твоя паршивая страна сгорит дотла!