Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне - Леони Фрида

Внезапная смерть короля Франции Генриха II означала наступление нового порядка. Со скорбной сдержанностью, за которой пряталась непоколебимая решимость играть ведущую роль в правящей клике Гизов, Екатерина, несмотря на трагическую потерю, не позволила отделить себя от старшего сына, нового короля Франциска II. Многие фавориты старого режима готовились к потере прежнего статуса, но семье Гизов, стоявшей так близко к трону ее сына, Екатерина обеспечила прочное положение. А уж какое влияние она сможет оказывать, чтобы защитить сына и его королевство, — это ей еще предстояло узнать.

Так Гизы добились желаемого, не пролив ни капли крови, и 11 июля 1559 года родственники юного короля переехали в Лувр. Заняв лучшие апартаменты, представители нового режима не стали терять времени, празднуя свою ошеломляющую победу. Герцог Гиз занял комнаты Дианы де Пуатье, а его брат, кардинал, — комнаты Монморанси. Екатерина покрыла стены и полы в покоях черным шелком. Не позволяя проникать дневному свету, она день и ночь жгла две свечи, лишь немного рассеивавшие мрак. Одетая в черное, лишь с маленьким белым воротничком, оттеняющим траурный цвет, Екатерина, казалось, полностью погрузилась в свое горе. Такой ее описывали многие очевидцы. Напряжение последних десяти дней и бесконечный поток иностранных представителей, явившихся выразить соболезнование и почтение, совсем измотали ее. Многие признавались, что сами не могли удержаться от слез при виде безутешной Екатерины. Новая королева часто стояла за спиной свекрови, чтобы помочь на бесконечных аудиенциях. Одетая в лилейно-белое свадебное платье (традиционный цвет королевского траура), Мария отвечала на вопросы от лица Екатерины, благодарила визитеров за соболезнование и, где только возможно, вставляла благодарственные слова в адрес дядюшек за их заботу и помощь новому королю у руля державы.

Наследие Генриха, оставленное детям и вдове, таило в себе угрозу, ибо теперь, кроме былой славы имени Валуа, им не на что было опираться. Средневековых монархов оценивали в соответствии с моральным авторитетом, которым они обладали, и количеством вассалов, которым они могли управлять. Отталкиваясь от этой системы ценностей, нельзя было представить худшего начала для Франциска II. Отец его унаследовал трон в зрелом возрасте, обладая личными качествами, необходимыми для успешного правления. Он обращался за советом и к Монморанси, и к Гизам, но не позволял себя контролировать ни одной из сторон. Его смерть превратила их соперничество в неистовую борьбу за власть.

Недавняя война Генриха оставила Францию погрязшей в долгах. Сейчас залогом будущего процветания стала необходимость строжайшей экономии. Такие жертвы могли быть сделаны, лишь исходя из крайней преданности новому королю. Из Италии обратно во Францию стекались войска, рассерженные невыплатой жалованья, разъяренные подписанным миром при Като-Камбрези. Им предстояло обеспечить людскими ресурсами грядущие войны за религию. Прежняя основа их преданности государству — любовь к Генриху — умерла вместе с ним.

Тем временем то, что государство полагало протестантской ересью, бурно развивалось. Жесткая политика Генриха, основанная на репрессиях сторонников новой веры, уже не могла проводиться при новом режиме. С международной арены также приходили тревожные вести — на юге Испания восстанавливала силы под рукой Филиппа II, а за Ламаншем новая королева Англии Елизавета I объединяла свою страну. Однако главной проблемой для Франции — более серьезной, чем экономические, дипломатические или религиозные неурядицы — стало неистовое соперничество и ожесточенная грызня между партиями, собравшимися вокруг Монморанси и Гизов. Если в прежние годы Генрих находил точку опоры между этими непримиримыми врагами, обеспечивая равновесие, то теперь возникла реальная угроза, что монарх может всецело подпасть под влияние одной из группировок. Их племянница стала королевой Франции, и Гизы праздновали победу.

Монморанси прибыл в Лувр днем позже. Он предложил услуги (свои и всего клана) королю, который отклонил их в нервозной речи, безусловно, составленной дядюшками. Франциск поблагодарил коннетабля за долгую службу и добавил: «Мы весьма желаем почтить твой преклонный возраст, который более не позволяет тебе выносить тяготы и трудности службы». Обмен любезностями закончился, государственные печати были отданы. Монморанси, так ловко обставленный врагами, отправился к Екатерине — попрощаться. Он коротко высказал свое мнение об опасностях, которые угрожают ей и ее семье в руках Гизов, королева-мать растрогалась и, плача, обещала, что сделает все возможное для сохранения его собственности и прерогатив. Коннетабль никогда не любил королеву, она же всегда ревновала его к власти, которую старик имел над ее мужем. Екатерина не простила ему подстрекательства к разводу в годы ее бесплодия, не простила и Като-Камбрезийского мира, но знала, что ей может понадобиться служба старого патриота, и решила остаться с ним в добрых отношениях. Пусть пока он побудет в сторонке, готовый прийти к ней на помощь, когда потребуется.

Монморанси оставался коннетаблем Франции, хотя теперь это было просто почетное звание, не подкрепленное никакими особыми правами, ибо Гизы взяли под контроль и правительство, и армию. Екатерина скрывала истинные чувства относительно коннетабля, играя роль посредника между враждующими сторонами. В обмен за звание Великого магистра[38], которое передали Франсуа де Гизу, она назначила старшего сына коннетабля, Франсуа де Монморанси, маршалом Франции. Подтверждая, что их сотрудничество остается в силе, она писала коннетаблю: «…удостоверяю скорое получение вашим сыном звания маршала». Племянники — Колиньи, адмирал Франции, Франсуа д'Андело, генерал-полковник инфантерии, и кардинал Одэ де Шатильон, — сохранили свои позиции. Екатерина также гарантировала, что за ним сохраняется должность губернатора в Лангедоке. Эту обширную территорию на юге Франции, управление которой было, по сути, наследственным в семье Монморанси, еще никому не удавалось вырвать из их рук. Благодаря дипломатии Екатерины старый воин оставил Париж миролюбиво, «с такими почестями, что королевский поезд был малостью в сравнении с ним». Один потенциальный источник раздора был ликвидирован, по крайней мере на время.

Беды следовало ожидать и от первого принца крови, Антуана де Бурбона, который в силу своего статуса должен был возглавить регентский совет. Екатерине и Гизам удалось обезвредить Бурбона при помощи умиротворяющих посланий и заверений; сыграла роль также собственная лень этого человека. Несмотря на то что уехавший коннетабль и родной брат Антуана, Луи Конде, побуждали его как можно скорее добраться до Парижа, чтобы занять причитающееся ему по праву место, Бурбон, находившийся в момент внезапной смерти Генриха на юго-западе Франции, в Гиени, не торопился в Париж. Гизы пообещали ему теплую встречу и важную роль в правительстве, но к тому времени, когда он наконец добрался до столицы, ему достались одни объедки. Король, который, по обычаю, должен был встречать приезжего родича на дороге, отправился на охоту, а в Сен-Жермене, где двор готовился к приему Бурбона, для него не оставили свободных комнат. И Екатерина, и Гизы боялись его как фигуры, которая может стать щитом части знати, еще не нашедшей себе места при новом режиме. Еще в 1558 году Бурбон был, как уже упоминалось, участником протестантского шествия на Пре-о-Клерк; он и своих вассалов привел к протестантизму. Многие теперь считали его вождем реформатов, и не без оснований, несмотря на то что его брат был кардиналом. Семья Бурбонов, пусть и вторая по старшинству во Франции после Валуа, ныне страдала от последствий измены коннетабля де Бурбона королю в начале правления Франциска I. Неумение Антуана де Бурбона поладить с фаворитами Генриха приводило того в ярость, и он обращался с родичем без должного уважения, зачастую попросту его игнорируя.