Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников

т. е. стремительно отошла от него. Запись камер-фурьерского журнала вполне объясняет её поведение: «Камер-юнкер Пушкин – благодарил за пожалование в сие звание»539. Как видно, в словах поэта императрица уловила такие ноты, которые заставили её «перевернуться» и поскорее отойти от новоиспечённого придворного.

На поздравление великого князя Михаила по случаю пожалования в камер-юнкеры Пушкин отвечал: «…до сих пор все надо мною смеялись, вы первый меня поздравили». Николай I счёл нужным обратиться к княгине Вере Вяземской со словами, которые предназначались для передачи Пушкину: «Я надеюсь, что Пушкин принял в хорошую сторону своё назначение».

Пушкин был приближен ко двору, что вызвало зависть у его недругов. По словам Льва Пушкина, они стали распускать слух, что «Пушкин интригами и лестью добился этого звания»540. Приятель Пушкина Н.М. Смирнов утверждал, будто «на сей случай вышел мерзкий пасквиль, в котором говорили о перемене чувств Пушкина, будто он сделался искателен, малодушен… Он был огорчён и взбешён»541.

Пушкин чрезвычайно ценил свою репутацию человека независимого и неподкупного. Клевета по поводу искательства тревожила его. Ситуация усугублялась тем, что Пушкин получил чин камер-юнкера в тот момент, когда ухаживания царя за его женой стали приобретать всё более откровенный характер. В столице толковали, что придворный чин дан Пушкину, чтобы «иметь повод приглашать ко двору его жену»542.

Водоворот столичной жизни всё больше затягивал семью Пушкиных. В феврале 1833 г. поэт сообщал Нащокину: «Кружусь в свете, жена моя в большой моде, – всё это требует денег»543. В мае поэт искал сочувствия у П. Осиповой: «Петербург совершенно не по мне, ни мои вкусы, ни мои средства не могут к нему приспособиться. Но придётся потерпеть года два или три»544.

Не будучи ещё камер-юнкером, Пушкин в декабре 1832 г. нанял квартиру в доме купца Жадомирского из 12 комнат с сараем для экипажа545.

Проживание в столице требовало от четы Пушкиных непомерных расходов, и можно сказать, что великосветская жизнь началась для Пушкина задолго до того, как он получил придворный чин.

Перехваченное письмо

Узнав о милости монарха, Пушкин решил не шить мундир камер-юнкера и не ездить ко двору546.

Друзьям большого труда стоило отговорить его. Смирнов, который сам был камер-юнкером, купил по случаю готовый мундир и подарил приятелю547.

В дневниках Пушкина можно обнаружить несколько взаимоисключающих записей по поводу мундира. 26 января 1834 г. поэт пометил: «В прошедший вторник зван я был в Аничков. Приехал в мундире. Мне сказали, что гости во фраках. Я уехал, оставя Наталью Николаевну…» 5 декабря того же года Александр Сергеевич пометил: «Завтра надобно будет явиться во дворец. У меня ещё нет мундира». 18 декабря в дневнике появились строки: «Третьего дня был я наконец в Аничковом. …Придворный лакей поутру явился ко мне с приглашением: быть в 8 1/2 в Аничковом, мне в мундирном фраке […] у меня треугольная шляпа с плюмажем (не по форме: в Аничков ездят с круглыми шляпами…)» «Граф Бобринский, заметя мою треугольную шляпу, велел принести мне круглую»548.

Итак, Александр Сергеевич в течение целого года действительно не хотел шить «полосатый» мундирный фрак особого покроя (полосатым Пушкин называл его оттого, что спереди на него были нашиты золотые галуны). В первый раз он отправился в Аничков, видимо, в старом парадном мундире чиновника IX класса, явно не подходящем для царского бала. Поэт венчался в нащокинском фраке, и этот фрак также не подходил для дворца. Лишь после 5 декабря он получил от Смирнова мундир, шитый для графа Витгенштейна, но не пригодившийся тому. Оставалось приобрести круглую шляпу к нему.

Золочёный мундир был Пушкину противен. Он унижал достоинство первого поэта России. В 1836 г. он писал в статье о Вольтере: «К чести Фредерика II скажем, что сам от себя король… не стал бы унижать своего старого учителя, не надел бы на первого из французских поэтов шутовского кафтана, не предал бы его на посмеяние свету, если бы сам Вольтер не напрашивался на такое жалкое посрамление»549. Двумя годами ранее в письмах к жене поэт пенял на то, что, умри он, его «похоронят в полосатом кафтане, и ещё на тесном Петербургском кладбище…»; детям будет утешения мало в том, что «их папеньку схоронили как шута, и что их маменька ужас как мила была на Аничковских балах»550. Смысл упрёка Пушкина был не так уж и безобиден. Главное в нём было недоговорено. На Аничковских балах мать семейства (ей было всего 22 года) с увлечением танцевала с царём, отвечала на его ухаживания, а папенька должен был при этом играть роль шута, обряженного в шитый золотом мундир. Не надо забывать, что Пушкин был человеком впечатлительным и ревнивым.

Пушкина раздражали церемонии, в которых он должен был участвовать как камер-юнкер. Они мешали распоряжаться досугом по своему усмотрению. В апреле 1834 г. поэт пропустил обедню во дворце. Царь поручил Жуковскому передать Пушкину своё неудовольствие по этому поводу. Одновременно обер-камергер герцог Литте вызвал его к себе, чтобы «мыть ему голову» по тому же поводу. Пушкин не поехал, но написал письменные объяснения. Сказавшись больным, Александр Сергеевич решил не показываться во дворце. «Все эти праздники, – писал он жене 20–22 апреля, – просижу дома. К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен…» В день присяги наследника Пушкин был в Зимнем у Загряжской, но на торжественную церемонию не пошёл, как и на бал, который дворянство дало в честь совершеннолетия цесаревича – будущего императора Александра II. Два билета на бал семья Пушкиных получила своевременно551. В июне камер-юнкер известил обер-камергера, что не сможет быть на праздновании дня рождения царицы 1 июля в Петергофе. О том же самом он дважды писал жене. Но ему всё же пришлось принять участие в семейном празднике царской семьи. Соллогуб видел его в придворной карете и запомнил, что «из-под треугольной шляпы» лицо поэта «казалось скорбным, суровым и бледным». Другой очевидец, В.В. Ленц, заметил Пушкина, «смотревшего угрюмо» из окна «дивана на колёсах» – придворной линейки552.

6 декабря 1834 г. был день именин Николая I. Накануне Пушкин записал в дневнике: «Ни за что не поеду представляться… Царь рассердится, – да что мне делать?» Император, действительно, был сердит и говорил, что пошлёт к Пушкину лейб-медика Арендта для его излечения (поэт опять сказался больным)553.

Николай I был человеком военным и любил порядок. Он очень сердился, когда его придворные уклонялись от исполнения своих прямых обязанностей. Монарх не раз грозил наказать нерадивых. Его угрозы распространялись на всех приближённых.