Как опасно быть женой - Дебра Кент

Майкл наполняет вином мой бокал, а мне словно наступают на горло. Он шутит – в меню какая-то ошибка, – а мне хочется плакать. Я вспоминаю, как, поднимая глаза от книги, встречалась глазами с Эваном, как печатала, чувствуя шеей и затылком его жаркий взгляд, оборачивалась и видела: он и в самом деле на меня смотрит.

Муж тянется через стол с ложкой, дает мне попробовать малиновый шербет, а я точно глотаю камни. Мне не следовало приходить сюда с Майклом. Нам нечего праздновать. Я испытываю только жалость к милому тощему человеку с проплешиной, сидящему напротив. Он, кажется, скоро лишится жены. Просто он еще об этом не знает.

– На ваших плечах – груз ответственности за весь мир, верно, Майкл Флэнеган?

Через три недели после рыбного недоразумения мы сидим в кабинете доктора Тани Валькович – костлявой, очень серьезной женщины в сером твидовом костюме, не модном и не по сезону. Она чуть ли не по-старчески сутулится, и у нее какой-то вдовий вид. Но Лесли Кин говорит, что в своей области доктор Валькович не знает равных. С другой стороны, Лесли Кин развелась уже с двумя мужьями. Но попробовать все равно стоит.

Когда я звонила договариваться о встрече, доктор Валькович поинтересовалась, какого результата я жду от семейной терапии. Я ответила, что мы с мужем очень отдалились друг от друга, и попыталась описать, в чем это выражается. Сказала, что Майкл проводит слишком много времени на работе, а теперь еще стал играть в группе и забыл о моем дне рождения. Таня Валькович не отвечала, лишь тихо бормотала себе под нос.

Наверное, делала записи. Но я не призналась – хоть и понимала в глубине души, – что специально преувеличиваю недостатки своего мужа: ищу предлог, чтобы уйти к Эвану.

– Вы – рыцарь, который, защищая семью, в одиночку убивает огнедышащего дракона?

Это наша третья встреча. Мы обсуждаем трудоголизм Майкла. Доктор Валькович постукивает кончиком механического карандаша по острому подбородку.

– Я права, Майкл? Вы победитель драконов?

– Да. – Майкл энергично кивает, облегченно и радостно: наконец-то нашелся человек, который его понимает.

Я давно уже за миллион миль отсюда. Я смотрю на свои руки, потому что не хочу видеть серых колготок психотерапевта, собравшихся складками на щиколотках. Ладони лежат у меня на коленях и кажутся маленькими, бессильными и сухими, как луковая шелуха. Надо будет всегда носить с собой крем. Купить по маленькому тюбику для каждой сумки.

– Майкл, скажите, когда вы в последний раз чувствовали себя ребенком? – Доктор Валькович не ждет ответа. – Дети. Беспомощные и беззащитные. Крошечные, милые, нуждающиеся в заботе. А Майкл Флэнеган не любит быть беспомощным. Верно?

Майкл мотает головой и, наклонившись вперед, упирается локтями в колени. Ему интересно, к чему она ведет. Мне, в общем, тоже.

– Дети беспомощны, Майкл. Без взрослых у них не будет ни еды, ни одежды. Зато им не нужно побеждать драконов. Зарабатывать на жизнь, идти каждое утро в контору, заполнять к пятнадцатому апреля налоговую декларацию. Так, Майкл? Деточки, деточки. – Последние слова она произносит нараспев, изображая, будто укачивает на руках младенца. – Хорошенькие, беззащитные. И беззаботные.

Я слышу странное шипение, как будто прорвался надувной матрас, и внезапно понимаю, что это рыдает мой муж. Он прячет лицо в веснушчатых ладонях, а я смотрю на него с отчуждением. Мне неприятны не только его слезы, но все в нем, от покрасневшей проплешины до костлявых лодыжек, обтянутых тонкими оливковыми носками. Я как-то не замечала этих выпирающих костей и лопнувшего сосудика на лысине, не видела этих носков. Что еще я проглядела в Майкле Флэнегане?

– Джулия, пожалуйста, обнимите своего мужа.

– Я? – Я словно вынырнула откуда-то. Не думала, что буду принимать участие в этом цирке.

Доктор Валькович терпеливо улыбается:

– Да, вы. Я прошу вас обнять мужа.

Майкл перестал плакать. Я развожу руки, и он неловко приникает ко мне, уткнувшись лицом в мои волосы. От него пахнет стромболи. Интересно, они это ели вместе с Эдит?

– Хорошо. Очень хорошо. А теперь развернитесь иначе. Как ребенок. Вот так. Хорошо. Джулия, побаюкайте Майкла. Вы помните, как укачивают младенца? Можете побаюкать мужа? Майкл, вы в состоянии расслабиться? Хотите побыть ребенком?

Муж поворачивается ко мне лицом, закрывает глаза.

– Хотите пососать палец, Майкл? Вы сосали пальчик, когда были маленьким?

Он уже сунул большой палец в рот.

– Умм-мм.

У меня начинают болеть руки.

– Я так и думала. – Доктор Валькович смотрит на часы. – У нас есть еще несколько минут. Отлично. Посидите так, прислушайтесь к своим ощущениям. Майкл, запомните, каково это – просто быть. Когда ничего не нужно и нет забот. Зато есть мамочка, пальчик, одеялко.

Я больше не могу терпеть. И разражаюсь хохотом. Икаю, хрюкаю, содрогаюсь всем телом. Но вдруг что-то меняется, и я уже плачу, но не вместе с Майклом, не по нему и даже не по нашей любви. А потому, что я отчаянно несчастна. Но не хочу признаваться ни мужу, ни психотерапевту, что мне не нужно ничего, кроме Эвана Делани. С ним я молода и красива, для него я важнее, чем работа. Я хочу оказаться за тридевять земель от этой согбенной тетки и сосущего большой палец Майкла.

Через три дня мы с Энни сидим в “Свободном кафе” и едим на двоих маленький кусочек чизкейка из тофу. Она рассказывает о Фрэнки: они с мужем ходят к семейному консультанту, и Джереми клянется, что с его увлечением покончено. У самой Энни все, как всегда, “супер-пупер”; единственная новость – она записалась на водную аэробику в Молодежной христианской ассоциации.

– Когда-то и для меня, – говорю я, – аэробика становилась глобальным событием. Раньше. До Эвана Делани.

– А знаешь что? Вот тебе идея. Займись благотворительностью. Надо направить энергию на что-то позитивное, созидательное.

– А именно?

Теперь, когда коллекционирование уродских банок позади, я готова рассматривать любые предложения. Помощь другим – отличный способ выбить из головы дурацкие фантазии и порочные мысли.

– Помнишь Серену Кармайкл? Которая с мужем усыновила близнецов из Гватемалы, а он через два месяца ушел? Она работает в обществе по спасению диких животных. Очень хорошая организация. Подбирают птенцов со сломанными крыльями, лечат и выпускают на волю. И все в таком духе. Серена говорит, приносит большое удовлетворение.

Пожалуй, это лучшая из идей Энни. Я буквально вижу у себя в руках птенца синешейки: вот он улетает в чистое голубое небо, а я обнимаю своих товарищей по Гринпису, и мы со слезами на глазах смотрим ему вслед. Когда-то наш скаутский отряд спас четырех детенышей опоссума, мать которых сбил грузовик. Мы получили не только нашивки за доброе отношение к животным, но и грамоты от вожатой с говорящей фамилией Бюстман. Грамота, кстати, хранится у меня до сих пор.