Мумия из Бютт-о-Кай - Клод Изнер

— Главное, держите язык за зубами и не забудьте упаковать два тома с пресловутым экслибрисом, — посоветовал Виктор Шанморю, чьи сабо уже стучали по тротуару улицы Сен-Пер.

Полицейский Шаваньяк и Жербекур, подручные комиссара Рауля Перо, следили за Роанским двором, замерев, как два огородных пугала. Они должны были отслеживать визиты в дом Александрины Пийот Виктора и Жозефа. Шаваньяк сделал знак Жербекуру быть начеку: подозреваемые как раз проскользнули к сараю.

При виде свалки, где, возможно, была погребена коробочка из-под мигренина, Виктор тяжело вздохнул. Жозеф тоже.

— Представьте, что через тысячи лет археологи, перерывая этот квартал, найдут чучело выдры, шляпки, корсет и кринолин. Какой вывод они сделают? Наверняка решат, что предки были маленькими волосатыми млекопитающими, носившими дырявые шляпы и запиравшими своих врагов в клетках из китового уса.

— Жозеф, мы торопимся! Давайте не тратить время на всякие глупости!

Следующий час они потратили на то, что копались в грудах странных предметов, назначение которых было порой сложно определить. Например, там была ракетка для бадминтона без ручки, но зато с прикрепленными к ней искусственными цветами. Иногда перед ними вдруг открывалось месторождение вафельниц или рудная жила ложек для абсента. Заметив какую-нибудь коробочку, они старались поскорее вытащить ее из-под груды хлама, а потом, чихая от пыли, смотрели на упаковку из-под ливонских капель, шоколада Menier или ликера на травах.

— Это бесполезно, мы зря теряем время, — в конце концов заметил Виктор.

— Не совсем, — возразил Жозеф, держа пачку листочков в руке. — Здесь говорится о жирах и стеариновой кислоте, а подписано Шеврелем. Это понравится мсье Мандолю!

— Браво, Жозеф! Он будет в восторге, а мы воспользуемся этим, чтобы спросить о химической формуле из книжечки. Или вы хотите подвергнуть мсье Шодре такому же допросу?

— Нет, спасибо, он мне постоянно талдычит об Эжене де Миркуре, чьи работы я никак не могу достать. Ну что, мы правда сматываемся? Здорово! Вы позволите?

Жозеф нацарапал несколько слов в своем блокноте, почему-то насвистывая мотив, услышанный на улице Корвизар. Сдерживая раздражение, Виктор проворчал:

— Вы мне все уши прожужжали своими трелями!

— Не сердитесь, Виктор, когда я слышу надоевшую мелодию, слова которой забыл, она отпечатывается у меня в мозгу, и я месяц не могу от нее отделаться. Мы правда уходим? В самом деле?

— Это все равно что искать иголку в стоге сена. Уводите Шаваньяка и возвращайтесь домой, а я займусь Жербекуром и сбегаю в «Пасс-парту». Встречаемся сегодня вечером в «Потерянном времени», оттуда и отправимся в этот чертов особняк.

Выйдя из фиакра, Ганс некоторое время выждал. Отправиться на улицу Фонтен — сложное испытание. Все это время он вспоминал о Таша со всей теплотой былой нежности и мучительной тоской. Приехав в Париж, он пробежал по всем местам, где мог надеяться на мимолетную встречу: посещал тех же людей, что и она, даже нашел удовольствие в беседе с эти проклятым книготорговцем, за которого она вышла замуж. Утверждали, будто тот раскрывает преступления. Что из того? Ганс был не из таких. Его мало что интересовало, кроме собственных желаний. Согласившись принять участие в выставке в «Прокопе», он уступил своим амбициям, а также желанию возобновить отношения с женщиной, чей образ не давал ему покоя и чье лицо он запечатлел на нескольких своих скульптурах. Статуи, расставленные по мастерской, обладали не только лицом, но и телом Таша. Он был убежден, что сумеет убедить ее уступить. Ведь он испытывал к ней такое сильное влечение. Лишь бы она была одна.

Ему повезло: дверь открыла сама Таша. На ней была юбка и светло-серая блузка, похожая на ту, которую она носила в Берлине и под которой угадывалось обнаженное тело. Она тут же хотела захлопнуть дверь, но он удержал ее.

— Разве я некстати? Ведь ты, похоже, одна.

— Виктор здесь неподалеку, он сейчас вернется.

— Лгунья, я знаю, что его нет! Нам нужно столько всего сказать друг другу. Я тебе рассказывал о книге, которую друг Доде и Родена, корреспондент «Нойе фрай пресс», Теодор Герцль,[86]написал по делу капитана Дрейфуса? Это должно тебя заинтересовать, там речь идет о необходимости создать государство для евреев.

— Отныне я француженка, моя фамилия Легри, — возразила она, пятясь.

— Боюсь, смены гражданства недостаточно. В России или во Франции, ты все равно еврейка.

— Во Франции не устраивают погромов.

— Но здесь есть антисемиты. Разве ты не видишь? Дело Дрейфуса помогло все увидеть в верном свете. Твой Легри не сможет тебя защитить, а я смогу! И никто не будут желать тебя так, как я.

— Замолчи!

— Зачем с этим бороться? Ты и сама горишь желанием!

Он взял ее за плечи и привлек к себе. Она уступила с такой безучастностью, что Гансу показалось, будто он сжимает в объятиях куклу. Он отпустил ее, и она тут же попыталась ускользнуть, но он рывком приблизил ее к себе и стал целовать в губы. Она же не оказывала ни малейшего сопротивления. Сильные пальцы скульптора мяли ее одежду, жадно гладили бедра. Вместе они качнулись в сторону алькова. Несмотря на то, что голос внутри Таша кричал: «Нет!» — они медленно опустились на кровать, и Ганс, оказавшись сверху, рванул на ней блузу. Она не произнесла ни звука, будто загипнотизированная, но он слышал, как она с усилием дышала. Внезапно она резко оттолкнула его, почувствовав, что уже готова уступить.

— Нет, Ганс! — сказала она тихо. — Все кончено. Невозможно ничего вернуть.

— Но почему?

— Ты можешь цепляться за прошлое, если это доставляет тебе удовольствие, но для меня прошлое уже ушло.

— Не будь злюкой, ведь ты хочешь этого!

— Я вижу, ты остался таким же властным. Ничто и никто не может противиться твоим решениям, не так ли? — холодно бросила она ему.

Теперь она смотрела на него с презрением. Он не привык, чтобы с ним так обращались, и, охваченный яростью, грубо тряхнул ее. Она споткнулась обо что-то мягкое. Возмущенное мяуканье прервало их рукопашную схватку. Маленькая кошка, превратившись в комок вздыбленной шерсти, выпустила коготки и бросилась на обидчика хозяйки.

— Мерзкое животное! — завопил он и побежал к выходу, а кошка помчалась за ним.

Таша воспользовалась этим. Слизнув с запястья кровь и прижимая к груди порванную блузку, она бросилась запирать дверь.

— Спасибо, Кисточка! Ты спасла меня от себя самой! — шепнула она кошке, которая терлась у ее ног.