Сказки о самой душевной науке - Игорь Вачков

Улицы были пустынны. Несмотря на постепенно опускавшуюся на город ночь, уличные фонари не зажигались.

Друзья шли долго, стараясь держаться стен домов. По дороге им никто не встречался. Только раза два Юле показалось, что одинокие тени, мелькнув впереди и словно испугавшись, исчезали в переулках.

Улица все никак не кончалась, и путники решили немного передохнуть. Присев на каменный бордюр, Юля испытала новый прилив страха перед неведомым Джеком Подружителем. Пес присел рядом, а Пси-Маг прошел немного вперед, вглядываясь в темноту.

– Как ты думаешь, Гаф Гафыч, зачем люди в толпе слушали этого болтуна? – произнесла она, надеясь, что сумеет отвлечься от неприятных переживаний. – Ведь все равно потом побили.

Гаф Гафыч догадался о том, что чувствует девочка, и сказал:

– Видишь ли, Юля, можно по-разному слушать. И кстати, по-разному слышать. Хочешь, я расскажу тебе сказку – как раз об умении слушать?

– Не могу сказать, сказочная это история или нет. Вполне может быть, что самая настоящая быль. Рассказывали ее наши старые космолетчики.

Дело было так. Однажды звездолет с моей родной планеты Собакилия (как вы понимаете, все жители на этой планете – разумные собаки) оказался по каким-то своим собачьим делам в созвездии Большой Медведицы. И вот в районе одной из планет той звезды, которая завершает ручку «ковша» Медведицы, в звездолете возникли неполадки. Капитан принял решение совершить вынужденную посадку – благо что ближайшая планета оказалась по своим характеристикам очень похожа на Собакилию.

Звездолет сел на замечательно красивой голубой полянке в оранжевом лесу, и космолетчики приступили к ремонту вышедшего из строя блока. Но не успели они погрузиться в работу, как из зарослей выскочили свирепые существа оборванного вида. Через минуту у всех космолетчиков оказались связанными не только лапы, но и морды. Плененные собаки, подвешенные вверх лапами к длинным палкам, были доставлены в большую пещеру, которая служила жилищем местных обитателей.

Только здесь, в ярком пламени костров удалось космолетчикам рассмотреть нападавших. Эти существа немного походили на людей, правда, количество рук, ног, голов, а также пальцев на руках и ногах было самым разным. Кроме того, некоторые были покрыты шерстью и обладали клыками, рогами, копытами или крыльями. Общее впечатление от этих существ было довольно унылым: одеты все были в жуткие лохмотья; их вооружение состояло из проржавевших сабель, топоров и ятаганов; кое-кто оказался обладателем больших одноствольных пистолетов и древних ружей.

Пленников заперли в грубо сколоченной деревянной клетке, предварительно освободив от веревок. Очень скоро к клетке приковыляло существо, в котором по уверенному поведению капитан звездолета определил главаря захватчиков.

Главарь имел всего одну ногу, подпиравшую крестообразное тело, зато у него было четыре руки и под каждым из четырех плеч имелось по костылю. Из рыжей шерсти на голове торчали два маленьких острых ушка, а три разноцветных глаза (красный, желтый и зеленый) почему-то показались капитану звездолета грустными, особенно желтый, располагавшийся наверху, посредине лба.

(Надо сказать, что собакильский капитан был замечательным психологом, а кроме того, прошел обучение на курсах хороших манер для благородных собак. Звали его Ари, а друзья дали ему прозвище Стократ, потому что он любил приговаривать: «Стократно приумножь свои способности к общению, и из тебя выйдет хороший пес».)

Главарь на костылях постоял у клетки пару минут, а потом хрипло и как-то тоскливо произнес:

– Съедим мы вас, собак…

– Смею заметить, что поедание одними разумными существами других разумных существ противоречит вселенским моральным нормам, – сказал Ари Стократ.

Существо вытаращило все три глаза, особенно верхний, и прохрипело удивленно:

– Так вы говорящие?

– Да. Позволю себе представиться. – И Ари назвал свое имя. – А с кем имею честь?..

– Дык, пираты мы! – радостно пояснило существо. – Меня зовут Бала Бол, я тут за капитана… А чего это ты от страху не трясешься? – вдруг подозрительно спросил он. – И язык не проглатываешь? У нас тут все либо языки проглатывают, либо мелют ими всякую ерунду!

– Буду рад, если в качестве исключения из правила доставлю вам удовольствие, – галантно, как всегда, ответил Ари Стократ.

– Складно излагаешь, – одобрительно произнес Бала Бол. – Скажи, а может, ты не только говорить, но и слушать умеешь?

И глаза пирата внезапно вспыхнули такой надеждой и мольбой, что казалось, это не глаза вовсе, а три ярких фонаря у тепловоза.

– Слушание другого – одно из самых больших и сложных искусств, какие только бывают, – осторожно заметил Ари Стократ. – Я давно пытаюсь им овладеть.

– Так ты попробуй, милый, а? – засуетился возле клетки капитан пиратов, взволнованно стуча костылями. – Ну, ведь никто не может! Эти, – он кивнул на дикую толпу пиратов, – только рык и понимают, а как с ними говорить начнешь, тут же засыпают. Всех бы на реях перевешал, да у нас здесь рей нет! Да ты присядь, присядь. Страсть как поговорить хочется!

Бала Бол в мгновение ока соорудил из костылей некое подобие кресла и взгромоздился на него. Капитан звездолета устроился на полу клетки возле прутьев.

И Бала Бол заговорил.

На той планете, где он родился, формы тел обитателей зависели от условий их жизни. С самого детства страдал Бала Бол от одиночества. Ему не к кому было пойти, поэтому у него выросла только одна нога – ее достаточно, чтобы стоять. Ему не с кем было играть в домино, и у него выросла еще одна пара рук. Он так старательно высматривал того, кто смог бы его выслушать, что у него появился третий глаз.

Он рассказывал Ари Стократу о своей нелегкой жизни: беспризорном сиротском детстве, уличной компании и ее плохом влиянии; о трудном мужском ремесле пирата, о том, как осваивал его под руководством опытных наставников; об аварии своего космического фрегата, поселении на этой планете и о многом другом. Но главной темой в рассказе пирата была тоска – тоска по пониманию. За всю жизнь не встретилось ему ни одного существа, которое смогло бы его просто выслушать. Ведь и пленников он захватывал не грабежа ради, а в надежде на внимательного и чуткого слушателя. Но никто – совсем-совсем никто! – не желал, не мог, не умел слушать, и от этого все больше зверел пират и чуть было уже не превратился в полуживотное, как его матросы.

Трое суток без перерыва говорил Бала Бол, то вскакивая с места, то приседая на единственной ноге, то хохоча, то заливаясь слезами. Трое суток без перерыва внимательно, не перебивая, слушал его капитан собакильского звездолета (остальные пленники то прислушивались к рассказу пирата, то занимались своими делами). А когда словесный поток Бала Бола иссяк, его язык утомился и пират замолчал, тогда произнес Ари Стократ одну-единственную фразу: