Хроники Хазарского каганата - Саша Виленский

хлынула такая боль, что она аж взвыла, прижимая их к груди. Скорее всего, когда затягивали покрепче, чтобы не вывернулась, так содрали кожу на запястьях, что жгло огнем!

С ногами на удивление оказалось полегче. В свете оставленного Томом фонаря было видно, что она снова одета в этот белый «костюм». «Значит, и лицо опять не мое!» — огорчилась Нина.

Жадно напилась воды из ковшика, осмотрелась.

— А который час, Майя? Утро скоро?

Майя пожала плечами.

— А кто его знает? Вроде, скоро. А как скоро — не скажу.

— А ты что не спишь? — растирая запястья и морщась от боли, спросила Нина.

Майя гордо улыбнулась.

— Да мы с Томом тут… В общем, это… Я его утешить хотела, после того, как ты его это… Ну, треснула, в общем.

— Короче, дала ты ему.

— Что? — не поняла девушка.

— Дала, говорю. Отдалась в смысле. Трахнул он тебя? У вас секс был?

Майя, не понимая, уставилась на Нину.

— Хельга, я тебя совсем не понимаю, — огорченно сказала она.

«Я тебя тоже», хотела сказать Нина, но вместо этого спросила:

— А чем вы с ним занимались?

— Ребеночка делали. — Просто сказала Майя.

«Мама дорогая! — внутренне ахнула Нина. — Ребеночка они делали!»

— А не рано?

— Что рано?

— Ребеночка-то заводить?

Майя засмеялась.

— Рано, конечно. Надо сначала дом поставить, но он так расстроился, что ты его по голове ударила, такой мрачный ходил, вот я ему и решила приятное сделать.

— А себе ты приятное не хочешь сделать? — злобно спросила Нина.

— Так мне тоже было приятно, — удивилась Майя. — Да сразу может и не получиться, ребеночек-то.

«Вот дура!».

— Майя, хочешь моего совета?

Девушка кивнула и, улыбаясь, приготовилась слушать.

— Бросай ты этого садиста. Не будет тебе с ним счастья. Он злой и глупый. И еще жестокий.

Улыба сползла с лица девушки.

— Это ты глупая. И жестокая. Он тебе самой нравится, да? Ну, так и лежи тут. А ну повернись, я тебя руки свяжу!

«Ага. Сейчас, разбежалась!» Нина с жалостью смотрела на чуть не плачущую Майю.

— Да на хрена он мне такой сдался? У меня там, где я живу, целых два ухажера, зачем мне этот придурок?

— Ты ж говорила, у тебя нет парня, — недоверчиво прищурилась Майя.

— Когда говорила — не было, а сейчас — целых два!

Майя помолчала, поджав губы.

— Не понимаю я тебя, Хельга. Вообще не понимаю.

— Да и не надо.

Разговор Нине надоел. Она осмотрелась, пытаясь понять, как отсюда выбраться. Дожидаться утра, а вместе с ним и прихода Леля ей совсем не улыбалось. Подошла к двери амбара, толкнула ее — открыто.

— Ты куда? — испуганно крикнула Майя. — Нельзя!

Не обращая на нее внимания, Нина вышла в темень. И тут же получила сильный толчок в грудь. Перед ней стоял Том.

— Далеко собралась?

Нина сжалась, припоминая уроки рукопашного боя. Эх, надо было лучше учить приемы, да кто ж знал, что такое понадобится! Резко под коленку — удар вышел вялый, ноги болели после тугой стяжки, но ничего, все равно получилось чувствительно. Правда и ее босой ступне стало больно. Том охнул, инстинктивно наклонился. Все идет как учили. Теперь коленом в лицо. Хорошо бы в нос попасть, чтоб ослеп на пару секунд от боли. О, так и есть! И на десерт по больной головушке сцепленными руками. Пусть запомнит.

Здоровяк рухнул на землю, и Нина кинулась в сторону, не разбирая куда — лишь бы подальше. Сзади раздался крик Майи. Девчонку было жаль, но себя было жальче.

Она влетела в какой-то кустарник, больно оцарапала лицо — и черт с ним, все равно не мое! — упала, откатилась в сторону, затаилась. Пока восстанавливала дыхание, стараясь не сопеть слишком громко, задумалась: а дальше-то что? Кроме прежней идеи — идти вдоль линии электропередач — ничего разумного в голову не приходило. Да и что там ждет-то, в конце? Такой же Лель, только электрик? А с другой стороны, какой выход? Получить от этих ублюдков электрошокером в надежде вернуться домой?

Она вылезла из кустов, осмотрелась. На небе сверкал молодой месяц, красивый, но бесполезный: света давал мало. Хот кое-что было видно. Вот только электрическая линия нигде не просматривалась, как назло. Ладно, надо выбираться за дома и идти прочь от этой деревни. Может, в других местах люди получше. Хотя ей ли, медицинскому работнику, не знать, что люди, по большому счету, везде одинаковы.

Она посмотрела на свои босые ноги и вздохнула. А что делать? Надо идти.

Стараясь производить поменьше шума, выскользнула за деревню, с облегчением вздохнула, когда за спиной остался последний дом, крытый толстым тростником и зашагала по дороге, пыль которой приятно щекотала пальцы ног, прохладно забиваясь между ними.

— Далеко ли собралась, красавица?

Она вздрогнула и обернулась на голос.

Дед Демис. Откуда это он выскочил.

— Домой пора, — стараясь говорить спокойно, ответила Нина.

— Домой — это хорошо. Отпустили тебя Хорьки, значит.

— Кто? — не поняла девушка.

— Хорьки, — объяснил Демис. — Прозвище у них такое, дед у них как-то хорька поймал, не знал, что за зверь, да и съел. С тех пор и Хорьки. Так что, отпустили?

— Отпустили, — сказала она.

— Нехорошо врать-то, красавица! Как бы они тебя отпустили? Чего ради-то? Ты младшему Хорьку голову пробила, старшему нагрубила, у нас так не принято.

Нина осмотрелась, пытаясь понять, куда рвануть, в какую сторону, чтобы избавиться от такого логичного и такого навязчивого деда.

— Да ты, красавица, не озирайся. Уйти тебе не дадут, да идти тебе и некуда. А тебя вся деревня ищет. Ты ж прям зверь какой-то! Младшего опять по головизне огорчила. Старший убить тебя готов! А он у нас мужик суровый, может сгоряча и того.

— Дед, но ты-то что с ними делаешь? Ты ж нормальный, вроде? Добрый, спокойный, внучку растишь. Меня принял, накормил, спать уложил. Отпустил бы ты меня, а Демис?

— Никак не могу. Ты пришла и ушла, а мне здесь жить. Да и не во мне дело, сколько там мне осталось! Майке тут жить. Она тебя приютила, а ты у ней жениха чуть не увела…

— Да не уводила я его, на что он мне сдался, урод!

— А чего по голове била? — прищурился дед? — Просто так? Просто так ты бы отцу его вломила, а тут — дело любовное, сразу видно.

«Ну и как они живут, с такой логикой? Что за бред?! И как с ними найти общий язык, с такими-то установками?!»

— Дедушка, милый, вот всем святым тебе клянусь — не нужен он мне