Превыше всего - Карен Рэнни

Жак был вполне искренен. За эти несколько месяцев граф состарился на десять лет, не меньше. Его некогда живые зеленые глаза поблекли, веки опухли и покраснели. Между бровями пролегла вертикальная до самого носа борозда, губы как-то сморщились.

— Я думал, — признался граф, глядя на зажатое в пальцах перо, — что многое прояснится, когда стает снег. Мне казалось, что вот-вот должны найти замерзшую зимой женщину с маленькой девочкой в руках. Слухи о таких находках быстро распространяются. Я все думал, смогу ли я жить после этого. Ничего подобного мне так и не сообщили, но я все равно не знаю, как жить дальше.

С приходом весны уверенность, что Кэтрин жива, возрастала. Однако нанятые графом люди не смогли найти ни одного свидетеля, видевшего, чтобы какая-нибудь женщина с грудным ребенком садилась в те непогожие зимние дни в дилижанс в окрестностях Мертонвуда. Денег у Кэтрин было немного, и нанять карету она не могла. Перстень, подаренный графом, она оставила на столе без всякой записки, хоть как-то объясняющей ее бегство. Она конечно, могла бы получить приличную сумму, продав Монти. Но обстоятельные опросы на всех конских аукционах не дали никакого результата. Никто не видел жеребца, похожего на Монти, а он весьма необычен и породист. Короче говоря, Кэтрин каким-то непостижимым образом исчезла из Англии, не оставив следов.

— Ты не должен забывать, Монкриф, — постарался хоть немного успокоить друга Жак, — что она сама решила уехать и никто ее к этому не понуждал.

— Удобная мысль, — пробормотал Фрэдди, сверкнув глазами. — Но чтобы пойти на смертельный риск, надо чего-то опасаться больше смерти, не так ли, Жак? А побег в такую страшнейшую метель — риск немалый. — Он настолько сжился с чувством вины, что не принял утешение друга, и продолжал укорять себя. Теперь совершенно ясно, что Кэтрин пыталась объяснить ему о своих планах насчет Джули. Фрэдди даже вздрогнул, подумав об этом. Лучше было бы не вспоминать. Проклятие! Она была готова рисковать жизнью, лишь бы не оставаться с ним. Если это произошло не из-за него, то что толкнуло ее на побег?

Жак не торопился с ответом. Он понимал, что не сможет помочь другу. Боль графа слишком велика, и даже доброе участие не уменьшит ее. Для этого нужны время и новые впечатления. И конечно, сама Кэтрин. Собрав бумаги, он направился к двери.

— Господь свидетель, я и представить себе не мог, что она может бросить меня, — невесело рассмеялся Фрэдди. — Надо же такому случиться, что единственная женщина, которая отвергла меня, оказалась и единственной, которую я не могу забыть.

Скрипнув дверью, Жак вышел, а Фрэдди снова повернулся к окну. Хорошо, что он ушел так быстро! В чем еще пришлось бы ему признаться, останься друг еще ненадолго? В том, что, даже ослепнув, он все равно будет постоянно видеть ее лицо, милые, улыбающиеся губы. Не сотрутся в памяти и очаровательные ямочки, появлявшиеся на ее щеках, когда она смеялась, и даже гневный блеск ее глаз. Он и слепой сможет узнать ее среди тысячи женщин по неповторимому аромату. И с отрубленными руками он будет ощущать ее мягкие плечи, ее нежную, вздрагивающую под его пальцами кожу.

Разве сможет он забыть, с каким неподражаемым кокетством она наклоняла голову, как грациозно жестикулировала, увлекаясь, разговором? А ее ласковое воркование с Джули? Как добра она была, как быстро сумела подружиться со всеми! Иногда она превращалась в озорную девчонку, своевольную и независимую. Но главным ее достоинством было умение щедро и легко дарить свою любовь окружающим.

За эти месяцы граф избороздил весь Лондон в поисках развлечений. Но на душе не стало легче. Он понял, что никакие удовольствия не приносят радости, если за них приходится расплачиваться ощущением вины, а укоры совести действительно существуют.

Среди светских дам нашлось немало желающих развлечься с ним. Здесь можно было найти и похожих на Кэтрин женщин: шатенок, с чувственными губами и великолепными фигурами. Их полные чувственного вожделения, будто голодные взгляды он ощущал даже в темноте. Поначалу они раздражали его, но затем он понял, что в первую очередь сердится на себя. Из-за мучивших его мыслей он просто не мог получить удовольствие от близости с женщиной. Слухи о том, что граф Монкриф стал несказанно угрюм и впал в апатию, распространились с невероятной быстротой. Среди светских львиц это вызвало своеобразное соревнование. Каждой хотелось доказать, что именно она способна его расшевелить. Но чем большую изощренность и опытность проявляли они в постели, тем разительнее ощущал он их отличие от Кэтрин. Его стала раздражать беспринципность представительниц высшего общества. Они не видели ничего зазорного в своих любовных похождениях, но наверняка осудили бы Кэтрин за ее связь с графом.

Граф Монкриф становился моралистом! Это было смешно ему самому.

Он ловил себя на том, что постоянно выискивает достоинства Кэтрин, изгоняя из памяти любое недостойное ее воспоминание. Она в его воображении превратилась в подобие погибшей мученической смертью святой, по его вине лишившейся последнего благословения. От наваждения могла избавить только встреча с ней. Граф начал много молиться. Это были горячие, исходящие из самой глубины души просьбы к Богу о чуде. Он молил, чтобы она оказалось живой и здоровой. Это было для него очень важно: мертвую Кэтрин он никогда не сможет изгнать из своего сердца. А может, потому, что ему очень была нужна сама Кэтрин?

— Давай же, Кэтрин! Давай!

Берта старалась побороть страх, но это плохо удавалось. Силы Кэтрин ослабевали с каждым часом, и было видно, что опытная Мэг мало чем могла ей помочь. Пожилая женщина взялась за дело сама, рассудив, что появление на свет человека мало чем отличается от рождения теленка. Но, к сожалению, она много раз видела, что происходит, когда теленок неправильно выходит из чрева.

Берта подняла подушку повыше и кричала прямо в ухо Кэтрин. Та сделала слабую попытку отвернуться, чтобы не слышать бесконечные, не дающие ей покоя призывы. Берта приподняла ее за плечи и снова крикнула:

— Ты должна это сделать, Кэтрин. Сейчас! Или, клянусь Богом, я достану ребенка из тебя собственными руками!

Девятнадцать часов непрерывных схваток сделали свое дело. Волосы Кэтрин рассыпались по плечам неопрятными прядями, нижняя рубашка насквозь пропиталась потом. Сколько же это продолжается часов… или дней? Роженица, собрав все оставшиеся силы, уперлась руками в грудь Берты и наконец вытолкнула новорожденного из своего тела. Стало немного легче, но возникшее ощущение, будто ее разорвало на части, сохранилось. Она высвободила голову из рук Берты, уронила ее на подушку и погрузилась в сон, больше похожий на забытье.

Берта вдруг со страхом обнаружила, что влажные простыни слишком горячи. Боже, неужели у Кэтрин такой сильный жар, что материя готова воспламениться? Не обращая внимание на протесты Мэг, она настояла на том, чтобы они поменяли постельное белье, окровавленное во время родов Берта Таннер нервничала и сердилась, сама не зная на что. Это было беспокойство женщины, у которой никогда не было собственных детей и которая наконец обрела дочь в беглянке из Мертонвуда, но вот-вот может потерять ее. В стоящей рядом люльке трепыхался сморщенный красный младенец — сын Кэтрин. Но Берта считала, что его жизнь не стоит смерти родившей его женщины. Она поймала себя на том, что богохульствует во время молитв. Конечно, она не упрекала Господа, но она не может считать справедливым созданный им мир, если в ее доме произойдет такое несчастье.