Психопаты шутят. Антология черного юмора - Андрэ Бретон

Повторяем: она была в простом сером платье – простом ровно настолько, чтобы не бросалась в глаза безупречность его покроя и стиля. Негустая вуаль спускалась с шляпки в виде тюрбана на лицо, сиявшее спокойной, строгой красотой. Девушка приходила сюда в это же самое время и вчера, и был некто, кто знал об этом.

Молодой человек, знавший об этом, бродил неподалеку, возлагая жертвы на алтарь Случая, в надежде на милость этого великого идола. Его благочестие было вознаграждено – девушка перевернула страницу, книга выскользнула у нее из рук и упала, отлетев от скамьи на целых два шага.

Не теряя ни секунды, молодой человек алчно ринулся к яркому томику и подал его девушке, строго придерживаясь того стиля, который укоренился в наших парках и других общественных местах и представляет собой смесь галантности с надеждой, умеряемой почтением к постовому полисмену на углу. Приятным голосом он рискнул отпустить незначительное замечание относительно погоды – обычная вступительная тема, ответственная за многие несчастья на земле, – и замер на месте, ожидая своей участи.

Девушка не спеша окинула взглядом его скромный аккуратный костюм и лицо, не отличавшееся особой выразительностью.

– Можете сесть, если хотите, – сказала она глубоким, неторопливым контральто. – Право, мне даже хочется, чтобы вы сели. Все равно уже темно и читать трудно. Я предпочитаю поболтать.

Раб Случая с готовностью опустился на скамью.

– Известно ли вам, – начал он, изрекая формулу, которой обычно открывают митинг ораторы в парке, – что вы самая что ни на есть потрясающая девушка, которую я когда-либо видел? Я вчера не спускал с вас глаз. Или вы, деточка, даже не заметили, что кто-то совсем одурел от ваших прелестных глазенок?

– Кто бы ни были вы, – произнесла девушка ледяным тоном, – прошу не забывать, что я – леди. Я прощаю вам слова, с которыми вы только что обратились ко мне, – заблуждение ваше, несомненно, вполне естественно для человека вашего круга. Я предложила вам сесть; если мое предложение позволяет вам называть меня «деточкой», я беру его назад.

– Ради бога, простите, – взмолился молодой человек. Самодовольство, написанное на его лице, сменилось выражением смирения и раскаяния. – Я ошибся; понимаете, я хочу сказать, что обычно девушки в парке… вы этого, конечно, не знаете, но…

– Оставим эту тему. Я, конечно, это знаю. Лучше расскажите мне обо всех этих людях, которые проходят мимо нас, каждый своим путем. Куда идут они? Почему так спешат? Счастливы ли они?

Молодой человек мгновенно утратил игривый вид. Он ответил не сразу – трудно было понять, какая, собственно, роль ему предназначена.

– Да, очень интересно наблюдать за ними, – промямлил он, решив, наконец, что постиг настроение своей собеседницы. – Чудесная загадка жизни. Одни идут ужинать, другие… гм… в другие места. Хотелось бы узнать, как они живут.

– Мне – нет, – сказала девушка. – Я не настолько любознательна. Я прихожу сюда посидеть только затем, чтобы ненадолго стать ближе к великому, трепещущему сердцу человечества. Моя жизнь проходит так далеко от него, что я никогда не слышу его биения. Скажите, догадываетесь ли вы, почему я так говорю с вами, мистер…

– Паркенстэкер, – подсказал молодой человек и взглянул вопросительно и с надеждой.

– Нет, – сказала девушка, подняв тонкий пальчик и слегка улыбнувшись. – Она слишком хорошо известна. Нет никакой возможности помешать газетам печатать некоторые фамилии. И даже портреты. Эта вуалетка и шляпа моей горничной делают меня «инкогнито». Если бы вы знали, как смотрит на меня шофер всякий раз, как думает, что я не замечаю его взглядов. Скажу откровенно: существует всего пять или шесть фамилий, принадлежащих к святая святых; и моя, по случайности рождения, входит в их число. Я говорю все это вам, мистер Стекенпот…

– Паркенстэкер, – скромно поправил молодой человек.

– …мистер Паркенстэкер, потому что мне хоть раз в жизни хотелось поговорить с естественным человеком – с человеком, не испорченным презренным блеском богатства и так называемым «высоким общественным положением». Ах, вы не поверите, как я устала от денег – вечно деньги, деньги! И от всех, кто окружает меня, – все пляшут, как марионетки, и все на один лад. Я просто больна от развлечений, бриллиантов, выездов, общества, от роскоши всякого рода.

– А я всегда был склонен думать, – осмелился нерешительно заметить молодой человек, – что деньги, должно быть, все-таки недурная вещь.

– Достаток в средствах, конечно, желателен. Но когда у вас столько миллионов, что… – Она заключила фразу жестом отчаяния. – Однообразие, рутина, – продолжала она, – вот что нагоняет тоску. Выезды, обеды, театры, балы, ужины – и на всем позолота бьющего через край богатства. Порой даже хруст льдинки в моем бокале с шампанским способен свести меня с ума.

Мистер Паркенстэкер, казалось, слушал ее с неподдельным интересом.

– Мне всегда нравилось, – проговорил он, – читать и слушать о жизни богачей и великосветского общества. Должно быть, я немножко сноб. Но я люблю обо всем иметь точные сведения. У меня составилось представление, что шампанское замораживают в бутылках, а не кладут лед прямо в бокалы.

Девушка рассмеялась мелодичным смехом, – его замечание, видимо, позабавило ее от души.

– Да будет вам известно, – объяснила она снисходительным тоном, – что мы, люди праздного сословия, часто развлекаемся именно тем, что нарушаем установленные традиции. Как раз в последнее время модно класть лед в шампанское. Эта причуда вошла в обычай с обеда в Уолдорфе, который давали в честь приезда татарского князя. Но скоро эта прихоть сменится другой. Неделю тому назад на званом обеде на Мэдисон-авеню возле каждого прибора была положена зеленая лайковая перчатка, которую полагалось надеть, кушая маслины.

– Да, – признался молодой человек смиренно, – все эти тонкости, все эти забавы интимных кругов высшего света остаются неизвестными широкой публике.

– Иногда, – продолжала девушка, принимая его признание в невежестве легким кивком головы, – я думаю, что если б могла полюбить, то только человека из низшего класса. Какого-нибудь труженика, а не трутня. Но, безусловно, требования богатства и знатности окажутся сильнее моих склонностей. Сейчас, например, меня осаждают двое. Один – герцог немецкого княжества. Я подозреваю, что у него есть или была жена, которую он довел до сумасшествия своей необузданностью и жестокостью. Другой претендент – английский маркиз, такой чопорный и расчетливый, что я, наверное, предпочту свирепость герцога. Но что побуждает меня говорить все это вам, мистер Покенстэкер?

– Паркенстэкер, – еле слышно пролепетал молодой человек. – Честное слово, вы не можете себе представить, как я ценю ваше доверие.

Девушка окинула его спокойным, безразличным взглядом, подчеркивавшим разницу их общественного положения.