Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина

– Саенко, – медленно, почти что по слогам проговорил Морской. – Ну да! «Нки – колка – детс» оказывается «Санки – коленка – детско».

– Точно! – ахнула Света. – Я вам рассказывала, как «детско» выглядел мой Коля, катаясь на санках с Вовчиком? Сидел, смешно поджав коленки… – и тут же сокрушенно закачала головой. – А я не разгадала! И в поэме Хлебникова ведь весь приведенный отрывок посвящен как раз Саенко. Председатель ЧеКи работает в городе, про который автор пишет, – Света смешно наморщила лоб, вспоминая, а потом вдруг очень серьезно и нараспев произнесла: – «Тот город славился именем Саенки/ Про него рассказывали, / Что из всех яблок он любил только глазные». Речь не об авторе стихотворения, а о герое! И имя ведь на слуху! Как мы сразу не догадались!

– Не очень-то и на слуху, – автоматически принялся оправдываться Морской.

– Вы, что ли, не читаете газет? – удивилась Света.

– И вам не советую, – парировал журналист и тут же поменялся в лице, потому что понял главное. – Игнат Павлович, что бы вы там ни думали про Колино предположение, мы должны перестраховаться. Сейчас. Немедленно. Срочно нужно ехать в больницу к адвокату Воскресенскому. Я вам не говорил, потому что… потому что… – Морской взял себя в руки буквально за миг до того, как сказать: «Не хотел рассказывать об антисоветских высказываниях старика, да еще и при опасном свидетеле», – …потому что не счел значимым, – выкрутился он. – Дело в том, что соседом Воскресенского по палате был товарищ Саенко. И я теперь подозреваю, что это не случайно. Я думаю, он организовал покушение на адвоката, заметая следы… И там, – Морской со все нарастающей тревогой анализировал ситуацию, – там, в палате, сейчас внучка навещает деда. И, может, он сочтет ее опасной. Не дед – Саенко!

– Не желаю это слушать, – твердо сказал Игнат Павлович и шепотом добавил: – Но мой автомобиль вообще-то за углом. И дежурного, конечно, если вы правы, я готов прислать для обеспечения порядка в больнице.

По всему выходило, что Ткаченко тоже видит опасность, но не имеет никакого права в этом признаваться.

– Саша! – позвал Морской в окно через минуту. – Умоляю, снарядите кого-нибудь из гостей проводить Светлану до трамвая! Света, очень вас прошу, не делайте историй, берегите людям нервы! Езжайте немедленно домой, расскажите Колиной маме, что он вот-вот окажется в больнице, с присмотром и с заботой. А с Яковом я сам поговорю. – Наскоро раздав эти сбивчивые прощальные распоряжения, Морской кинулся следом за Ткаченко к автомобилю.

В какой-то момент Ларочка даже пожалела, что вызвалась пойти с мамой в больницу к Воскресенскому. С одной стороны, в школе сегодня последними шли два часа физподготовки, от которой Лариса как кружковец спортивно-танцевальной секции Дворца пионеров была освобождена и которую иначе как скучая на скамейке запасных не проводила. С другой – в больнице было ничуть не веселее. Мама, осмотрев адвоката Воскресенского, умчалась говорить с лечащим врачом и медсестрами.

– И не вздумайте мне тут переживать! – заверила она пациента перед этим. – Было бы куда, вас выписали бы уже завтра. Вам таки явно намного лучше. Но, знаете, в некотором смысле хорошо, что ваш дом опечатан и вас пока туда не отпускают. У меня к вам глубокий научный интерес. – Воскресенский с интересом и явной симпатией глядел на Ларочкину маму, а та продолжала пояснять: – К моему мужу на обследование сегодня поступит Николай Горленко. Вы с ним потеряли сознание при схожих обстоятельствах, как я понимаю. Сопоставления анализов и результатов обследования может кое-что прояснить относительно произошедшего.

– Доктор, вы доктор или юрист? – переспрашивал Воскресенский, и его смеющиеся глаза, если убрать сеточку морщин и несколько красных точек на белках, становились ужасно похожи на глаза Галочки, когда она рассказывала девочкам балетного класса что-то интригующее или мягко подтрунивала над кем-то из сотрудников Дворца.

– Яков – мой муж – практикует в области судебной психиатрии, – ответила Ларочкина мама, невесть как догадавшись, что имеет в виду Воскресенский. – Потому и юристами тоже быть приходится. Совсем немножко…

Когда старик Воскресенский принялся рассуждать о том, что «немножко юрист» – термин неудобоваримый, Ларочкина мама тихо выскользнула из палаты, кивнув Галочке на нуждающегося в собеседнике деда, мол, подмени, пожалуйста. И вот теперь Галочка читала Воскресенскому вслух какую-то книжку (очень тихо, чтобы не разбудить задремавшего с газетой на соседней кровати соседа по палате), Ларочкина мама моталась где-то в недрах больничных коридоров, а сама Ларочка, точь-в-точь, как на скамейке запасных во время физподготовки, скучала, грустно глядя в окно.

К счастью, вскоре в палату ворвались взволнованный папа Морской и хмурящийся следователь Игнат Павлович Ткаченко. Первым делом оба почему-то подскочили к соседу Воскресенского по палате и, осторожно приподняв газету, заглянули ему в лицо.

– Это не он! – шарахнулся Морской и тут же обернулся к Воскресенскому: – Ваш прошлый сосед таки перевелся в другую палату? Он к вам не заходил? Точнее, я хотел сказать… – Заметив, что адвокат хмурится, папа Морской взял себя в руки. – Здравствуйте, Александр Степанович! Как ваше здоровье? А потом уж все вопросы про соседа.

– Не в вежливости дело. Но здравствуйте, Володя, – отозвался Воскресенский. – Я не понимаю, о чем вы говорите. Сосед мой не менялся и никуда не переводился. Он, если не ошибаюсь, уже неделю тут лежит.

– Лежу! – подтвердил сосед просыпаясь и спросил почему-то именно у Игната Павловича: – А что, запрещено? Ну, если нет, пойду перекурю. А вы общайтесь. Вижу, что вам нужно.

– Я ничего не выдумал, и я в своем уме! – быстро проговорил папа Морской под строгим взглядом Ткаченко, когда дверь за соседом закрылась.

– Пойду поговорю с врачами, – постановил Игнат Павлович, на ходу решительно выуживая из кармана удостоверение. – Да и товарищ сосед подозрительно лихо увильнул. Взгляд у него наметанный – вижу, сразу понял, где я работаю. И быстро убежал. Где тут у вас курилка?

– А что случилось? – спросила Галочка.

Не дожидаясь ответа, Ларочка, выкрикнув предупреждающее: «Погодите! Я за мамой! Она нам не простит, что без нее поговорили!», кинулась в коридор.

Когда Лариса с мамой вошли в палату, там стоял шум-гам.

– Выходит, ваш Саенко нарочно закрыл меня и дядю Витю, так дедушкиного соседа по палате зовут, в курилке, чтобы не мешали? А сам подменил лекарство? – с ужасом спрашивала Галочка.

– Получается, так, – растерянно отвечал папа Морской. – Но я его спугнул, и он сначала прятался, а потом решил сделать вид, что лежит в этой же палате. Все это очень странно.

– Он что, хотел убить меня? – живо интересовался Воскресенский. – Но за что? И почему не убил? Судя по тому, что вы рассказываете, Владимир, да и по слухам в юридической среде, товарищ Саенко привык достигать своих целей. Вы помешали? Он бы вас убрал… Я не говорю о физическом воздействии. Послал бы к медсестре или, там, попросил бы выйти на минутку. Он не похож на человека, который может отступить из-за прихода нежелательного гостя. Тем не менее, вас он не устранял, а я остался жив. Поэтому мне ваша версия кажется нескладной.