Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир - Deirdre Nansen McCloskey

каждый раз, когда это происходит. Исторический социолог Эрик Рингмар говорит об институтах, поощряющих "рефекцию [наличие идей], предпринимательство [их реализацию] и плюрализм [позволяющий им процветать без помех]", применяя эти понятия к успеху Европы, а затем и Восточной Азии.25 Дайте людям свободу работать, изобретать, инвестировать, обращайтесь с ними достойно, и вы получите быстрый догоняющий результат. Голдстоун говорит об этом следующим образом: "Успех Японии демонстрирует то, что было показано также в Корее и на Тайване: объединенный народ под руководством правительства [но под таким руководством, которое не включает в себя контрпродуктивную коррупцию или грубо ошибочное планирование], решивший импортировать и внедрить западные промышленные технологии, может сделать это примерно за четыре десятилетия. Примерно столько времени потребовалось для того, чтобы превратить Южную Корею из африканской сельскохозяйственной нищеты в одну из ведущих индустриальных экономик мира; то же самое можно сказать и о Тайване. Обе страны поднялись на этот уровень с минимальных стартовых возможностей после Корейской войны 1950-х годов и китайских гражданских войн 1940-х годов".

Ричард Истерлин согласился бы со скоростью, подразумеваемой метафорой "снятия технологий с полки". В 2003 году он писал, что "с начала 1950-х годов материальный уровень жизни среднего человека в современных менее развитых странах, которые в совокупности составляют четыре пятых населения мира, увеличилась в три раза", т.е. гораздо быстрее, чем росли богатые страны в XIX веке. Это привело к появлению книги Пола Кольера "От четырех до шести миллиардов". Столь же стремительно росла продолжительность жизни, снижалась рождаемость, повышалась грамотность: по всем показателям, отмечает Истерлин, это "гораздо более быстрый темп прогресса... чем в развитых странах в прошлом".

Другими словами, то, что не нуждается в особом научном исследовании, - это то, как индийцы и китайцы, десятилетиями лишенные инноваций в результате имперских указов и грабежей военачальников, социалистического централизованного плана и отсутствия широкого образования (последнее - аргумент Истерлина), могут быстро разбогатеть, получив мирный доступ к хорошо укомплектованным полкам изобретений, от парового двигателя до форвардного контракта и деловой встречи. Обычная экономика предсказывает, что после десятилетий катастрофического экономического везения неправильное распределение средств и упущенные возможности окажутся настолько велики, что можно будет легко сколотить значительные состояния, а средний доход бедных людей также легко поднять. Экономисты говорят: "Люди будут подбирать 500-долларовые купюры на тротуаре", получая чрезвычайно высокий процент прибыли от своих инвестиций в ступенчатую ходьбу - если, конечно, не посадить в тюрьму людей, специализирующихся на подбирании купюр, как это было в Албании и до сих пор происходит на Кубе. Если Бразилию и Южную Африку удастся убедить принять либеральные экономические принципы, которые сегодня обогащают Китай и Индию (и которые обогащали Великобританию и Италию медленнее и поэтому менее очевидно), то нет никаких причин, по которым через сорок лет внуки нынешних бедных бразильцев и южноафриканцев не смогут наслаждаться чем-то близким к западноевропейским стандартам жизни. Это не идеологический предрассудок, не фантазия неоконов в поддержку американской имперской мощи. Это трезво очевидный историко-экспериментальный факт, который уже привел к ограничению американского могущества. С другой стороны, если Бразилия и ЮАР будут проводить бесполезную экономическую политику (например, южноафриканское трудовое законодательство, основанное на немецких образцах), то они смогут сохранить гигантский безработный андеркласс и ущербное положение по отношению к США, лишь бы это их привлекало.

Поэтому распространение экономического роста не является глубокой загадкой. Она, конечно, заслуживает научного исследования, но носит характер нормальной науки, а изучаемые ею события - характер нормальных инвестиций. Снова и снова модный фатализм, считающий тот или иной случай "безнадежным" (в 1960-е годы мы считали таковыми Китай и Индию), и утонченный расизм, считающий, в то же время, когда мы говорили, что они никогда не станут такими же богатыми и знаменитыми, как мы, мы доказали, что это не так. Позвольте людям брать технологии с полок магазинов или с тротуаров и адаптировать их к индонезийским, маврикийским или ирландским условиям ради личной славы или выгоды, и местная буржуазия тоже будет работать на благо нации. Это и есть "буржуазная сделка". Много чернил было пролито на тему "конвергенции". Пессимисты, такие как Луис Бертола, указывают на тревожные неудачи целых регионов, таких как Латинская Америка, в отставании от Европы, США или, в последнее время, Восточной Азии. Но мы, оптимисты, отмечаем, что в любом случае такая страна, как Мексика, значительно выиграла от "буржуазной сделки" по сравнению с ее положением в 1800 году. В таблицах Бертолы, составленных на основе таблиц Мэддисона, Мексика выросла с 693 долл. на голову в год в 1820 г. (в американских долларах 1990 г.) до 7137 долл. в 2003 г., т.е. более чем в десять раз, и это не считая более качественных товаров. Правда, в его таблицах "Запад" достиг этого уровня в 1960-е годы. Но разве сорокалетнее отставание, учитывая продолжающееся движение вверх по лезвию хоккейной клюшки, которое Мексика делит с другими, является поводом для глубокого отчаяния? В таблицах Мэддисона с 1950 по 2001 год сорок семь латиноамериканских стран (включая страны Карибского бассейна) более чем удвоили свои реальные доходы на душу населения. Аналогичным образом, политологи, рассматривающие Италию, такие как Эдвард Баньельд или Роберт Патнэм, уже давно утверждают, что древние культурные и институциональные провалы не позволили Сицилии и остальным странам Юга сравняться с промышленным Севером. Институциональные пессимисты упускают из виду, что тем временем Южная Италия, как и Мексика, поднялась со средневековых стандартов жизни. Катания - это не Милан. Но у катанийцев есть автомобили, дома с мраморными крышами и отдых в Норвегии. После таких успехов нет оснований полагать, что Мексика и Сицилия всегда будут бедными или всегда будут отставать. Япония - нет. Испания - нет.

Более серьезная научная загадка заключается в том, как полки или тротуары оказались так хорошо заполнены в первую очередь. Иными словами, центральная загадка заключается не столько в том, почему в Британии после 1760 г. произошел всплеск того, что Джоэл Мокир называет "макроизобретениями" (пар, текстильное оборудование), сколько в том, почему этот всплеск не угас позже, как это было в более ранние периоды инноваций, например, во время "промышленной революции XIII века". "Классическая" промышленная революция XVIII в., - отмечает Мокир, - не была совсем уж новым явлением". Проявления, как их называет Голдстоун, можно увидеть и в древнем Китае, и в Голландии XVII века. Но продолжение, безусловно, было новым.

 

Глава 14.

 

Как же так? Как и почему произошла первая промышленная революция и ее поразительное продолжение в XIX и XX веках? В этой книге мы специализируемся на широко распространенных объяснениях, которые