Здесь русский дух... - Алексей Воронков

Однако и на другой день у него ничего не получилось. Утром молодых казаков угнали в поле, где они до самой ночи проходили военную науку. Учились ездить в конном строю, разворачиваться в боевую цепь, брать верхом барьеры, которыми служили специально для этого поставленные препятствия. После обеда — снова в поле, где они стреляли по мишеням из ружей и рубились на саблях. Так каждый теперь день. Домой возвращались все в мыле, не до чего было. Правда, несколько раз Петр все же порывался после трудного дня поехать к Любашке, но больно рано стало темнеть, а куда ж поедешь по темноте? Тут вокруг по ночам и волки бродят, и лихие люди, а то и на врагов напороться недолго. Лишь ближе к Савватию-пчельнику, когда ранними утрами трава и деревья стали покрываться первой изморозью, Петру удалось выбраться в слободу.

До этого он места себе не находил. Тут радоваться бы надо, что тебя на государственную службу приняли, но нет! Какая может быть радость, если практически уже месяц он не видел свою любовь? Как она там? Думает ли о нем, скучает ли?..

— Забудь ты ее! Все равно у тебя с ней ничего не получится. Помнишь, какие слова тебе отец ее сказал? Уходи и больше не приходи, не то покалечу… — видя, как мается брат, сказал ему Тимоха.

— Не так он сказал — ты уж придумал! — поморщился Петр.

— Может, и не так, но все равно он тебе не даст с Любкой встречаться, — сказал Тимоха.

— Наплевать! Мне же не с ним жить… — сжав кулаки, скрипнул зубами брат.

Тимоха как-то подозрительно посмотрел на него и спросил:

— Уж не жениться ли ты собрался?

— Если и так? Вот возьму и зашлю к ней сватов…

Слова вырвались у Петра сами собой, чем немало удивили Тимофея.

— Что ты, брат! Отец Любки твоих сватов на порог не пустит. Не нравишься ты ему, понимаешь? Сам не знаю, почему, но не нравишься, — заявил он.

В глазах Петра не то немой укор, не то растерянность.

— Ты вот что… — нахмурив брови, произнес он. — Чем языком молоть, лучше бы брату помог.

— Чем же я тебе могу помочь-то? — спросил Тимоха.

— Поехали со мной в слободу. Вызовешь мне девку, а потом ступай, куда хочешь.

— Будто сам не можешь… — сделал кислую рожу брат.

— Не с руки мне, понимаешь?.. — вздохнул Петр. — Давай, поехали. Постучишь к ней в окно, и если выглянет, вызови ее на крыльцо. Предложишь идти на наше место…

— Если отец?

— Ей-богу! Будто бы не знаешь, что делать…

Кое-как удалось Петру уговорить брата. Тут как раз подошел святой день — воскресенье, и молодым казакам впервые за много дней наконец-то дозволили отдохнуть, а то ведь и по воскресным дням их выводили в поле. Спешил атаман, чуя близкую войну. Все чаще и чаще отряды злодеев стали гулять за Амур. Их нещадно били, брали в плен, а они снова и снова лезли на чужую землю, неся смерть и раздор.

Чуть свечерело, сели братья на коней и поскакали в слободу. Петр остался дожидаться Любашу, а Тимоха отправился к дому коваля. Ему повезло — никто из слободских парней его не заметил. И отца в избе в ту пору не оказалось — тот работал в ковальне. К этим дням слободские, собрав урожай, уже успели и межи оборвать, и теперь готовились к будущей пахоте. Чинили плуги и бороны, а кто лучше опытного работника их починит?

Увидев в окно Тимоху, Любашка испугалось.

— Что с Петей? — выскочив на крыльцо, спрашивает она.

Узнав, что тот ждет ее, даже не предупредив домашних, со всех ног помчалась к нему.

Вот уж отвели они душу! Будто бы век не виделись. Забыв про все на свете, они долго мучили друг друга ласками, а когда окончательно обессилели, легли в траву и затихли. Так молча и лежали, наблюдая за тем, как медленно угасает день.

— Отчего ж ты так долго не приходил? — спрашивает парня Любаша.

Он и рассказал ей о своих последних приключениях. И о том, как воров они с товарищами побили, и про свое зачисление в казаки не позабыл, добавив, что теперь они не могут часто видеться — служба.

И опять влюбленные, прижавшись друг к дружке, молча лежат, глядя в меркнущее небо.

— Зима скоро, — говорит Петр. — Вон и трава уже пожухла… Видишь, какая? А еще недавно была мягкая, точно перина… И сверчок не трещит, слышишь?.. — Петр вздыхает. — Но пока еще ничего, жить можно, а как холода придут — где гулять-то станем? В окно будем зевать? — Она молчит. — Ну, чего молчишь-то?

— А что говорить?

— Я тебе про холода рассказываю…

— Да ведь до них еще дожить надо, — по-взрослому отвечает Любашка. — Старики наши все о войне разговаривают. Не дай бог, начнется…

— Пустое! — зевнув, проговорил Петр. — Если и начнется — что с того?

— Не скажи, — провела теплой рукой по его потной голове девка. — Маньчжуры сейчас лютые. Придут, пожгут все… Даже детишек малых не пожалеют.

— Я говорю, пустой разговор-то! Не дадим мы им портить нашу землю. Ну, что басурманы? Один наш казак троих их стоит.

— Ой, Петенька, боюсь я что-то, — прижимается к нему Любашка. — А вдруг разлучит нас война?

Петр усмехнулся.

— Тут не войны надо бояться — твоего родителя, — говорит. — Вон он как последний раз меня ругал. Может, нынче успокоился?

Любашка покачала головой.

— Да не любит он вас, казаков. Говорит, что вы народ гулящий и у вас на уме одни только праздники. Живете, точно те цыгане…

Петр даже языком прищелкнул, услыхав такое.

— Много твой отец знает про казаков! — с обидой проговорил он.

— Нет, Петь, правда… — вступилась девка за отца. — Хлеб вы не сеете, ремеслам никаким не обучены… Живете, чем Бог послал…

— Чего? — возмутился Петр. — А кто вас, хороших, от врагов стережет? Не мы ли, казаки?.. Гляди-ка, какие они умные! Ты погоди! Время придет — будем мы и хлеб сеять, и торговать, и сапоги прошивать. А пока нам надо землю эту от врага беречь. Или ты не согласна со мной?

— Да я-то согласна, а вот папа… Сказал, что замуж меня выдаст только за своего, за деревенского. Который, конечно, не гуляет и не ленится. А что, говорит, казак? Всю жизнь с ним провеселишься, а добра так и не наживешь.

Петр хотел сказать что-то обидное в ответ, но тут вдруг совсем рядом послышались чьи-то голоса.

— Здесь их ищите! Это их место…

— Да ведь это Захарка! — испугалась девка. — Его голос. И как, окаянный, выследил-то нас?

— Тише ты! — предупредил ее Петр. — Вдруг не найдут.

Но в этот момент заржал привязанный к дереву Петров скакунок, будто почуяв опасность.

— Никак его конь! — кричит Захарка. — Вон, значит, где они прячутся…

— Ты беги отсюда! — велит Любашке парень. — Я сам их встречу. — Он вскочил на ноги и схватился за нагайку. — Ну, чего ждешь? Беги-ка отсюда! Не бабье дело — видеть, как мужики дерутся.