Когда запоют мертвецы - Уна Харт

Овечью шкуру Паудль повязал на бедра, как разбойник, надеясь, что это придаст его облику мужества, а не выставит его на посмешище.

– А вот и наш славный противник! – скалясь, громогласно объявил йотун. – Если исландец победит, я дам ему подняться на свой корабль и взять все, что он пожелает. Если проиграет, будет работать на меня как батрак целый год.

К лицу Паудля прилила кровь. Он полагал это всего лишь дружеским поединком: выиграет – получит книгу, в которой так нуждалась Диса, проиграет – не получит ничего… Он не мог себе позволить бросить матушку одну! Йотун сразу же углядел сомнения в его лице.

– Что, Паудль Магнуссон, отказываешься?

Слишком много взглядов было направлено на него. Люди собрались, чтобы посмотреть, сумеет ли исландец, их брат и сосед, побороть голландского силача. Паудль сглотнул и помотал головой: нет, не отказывается.

Перед поединком йотун предложил ему снять башмаки. «Мой боец будет сражаться без обуви», – заметил он. Паудль разулся и сделал это, пожалуй, с облегчением. Если бы кто-то заметил у него на подошвах колдовские знаки, заклеймили бы трусом и изгнали с позором. Еще шкура эта… Впрочем, Диса предупредила, что преимущества в бою овчина не даст, только не позволит черному человеку убить Паудля.

Черного человека йотун представил как Ульрика. Они с Паудлем сошлись плечом к плечу и пожали друг другу руки. Ладонь у Ульрика была мокрой и горячей. Паудль не успел узнать, кто обучил его исландской борьбе, но правила чужак знал отлично. Мужчины закружили друг против друга, мелко перебирая ногами и примериваясь. Сошлись они у самого края пирса, так что один лишний шаг – и кто-нибудь полетит прямо в воду. Ульрик напал первым. Он в самом деле был быстрым, как лисица, невероятно цепким, а еще неожиданно тяжелым, чего не скажешь по его невысокому росту и щуплому сложению. Несколько раз он едва не повалил Паудля на землю, но тот стоял прочно, представив, как велел когда-то его учитель, что от ног к центру земли тянутся мощные корни.

Кожа Ульрика была словно вымазана маслом – пальцы скользили по ней, и Паудлю никак не удавалось его нормально схватить. В какой-то момент ему даже начало казаться, что Ульрик увеличивается в размерах. Сначала его слепило солнце и мешали блики от воды, затем мощная фигура Ульрика заслонила свет, и пирс словно накрыла тьма. «Я и не знал, что он такой большой, – подумал Паудль, – как я мог не заметить, что он размером с целый корабль?».

К счастью, пока Ульрику никак не удавалось как следует перехватить Паудля – он толкал юношу и пытался делать подсечки, но безуспешно. Поднялся странный морозный ветер, хотя еще минуту назад было тепло. Этот холод пронизывал до кости, делал движения сонными и медленными. Дрожа от холода, Паудль не успел увернуться от очередного рывка Ульрика, и тот сорвал с него овчину, а затем плотно обхватил поперек тела. Захват у него был таким сильным, что Паудлю показалось, что сейчас весь дух из него выйдет. А Ульрик все сжимал и сжимал кольцо из рук, пока ребра Паудля не взмолились о пощаде. Пирс погрузился во тьму. Паудль попытался найти взглядом людей, но мир вокруг был мрачен и беззвезден. Он уже не мог сопротивляться боли, такой сильной, что казалось, вот-вот раскрошится позвоночник. «Меня обманули, – подумал он, – дали в соперники волка Сколля, что глотает солнце. Я слышу семь ангельских труб. Из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы…»

И все же у него получилось разок переступить ногами. Один медленный шаг, другой – боль не давала ему даже закричать, но двигать ногами не мешала. На удивление черный человек подчинялся этим крошечным шажочкам. «А ступни у него не такие крепкие, как руки», – внезапно понял Паудль и сделал шаг побольше, потом еще больше, двигаясь в сторону неясного звука, который мог быть отголоском его собственного стона, но мог быть и путем ко спасению. Еще шаг, еще…

Внезапно он полетел вниз – и был почти счастлив. Это значило, что Ульрик все-таки решил повалить его на землю, и бой сейчас закончится. Но полет был долгим. Что-то огромное и холодное ударило Паудля по спине, и хватка Ульрика поперек его туловища разжалась. Паудль понял, что произошло, только когда вода стала заполнять его легкие. Он забрыкался, оттолкнулся ступнями и вынырнул, нервозно отлепляя от лица волосы. Ульрик плавал неподалеку. По нему было видно, как он зол. Состроив Паудлю страшную рожу, он поплыл к берегу. Не сразу до Паудля дошло, что это значит. Ульрик разорвал захват и повалился – значит, он, Паудль, выиграл.

Собравшиеся на пирсе зрители криками приветствовали победителя, а управитель фактории даже пригласил Паудля составить ему компанию за ужином вечером. Вокруг стоял белый день. Отчего же ему показалось, что на Эйрарбакки опустилась ночь? Как могло такое померещиться? Не иначе как черный человек знал гальд, от которого противник слепнет.

Диса протянула Паудлю шаль, чтобы он мог обтереться, но он только покачал головой и накинул рубашку прямо на мокрое тело. Девушка улыбнулась и собиралась что-то сказать, но тут к ним подошел йотун. Не удостоив йомфру даже взглядом, он сообщил Паудлю сквозь зубы, что отправляется на корабль немедленно, и если парень все еще хочет забрать свою награду, пусть поспешит – ждать его никто не будет.

* * *

Лодка у голландца была хорошая, из крепкого дерева, тщательно просмоленная. Корабль бросил якорь далеко от берега, и плыть пришлось порядочно. Море бросало в лицо Паудля холодные брызги. Непривычно было слизывать с кожи соленые капли – гораздо чаще он сплавлялся на лодке по Эльвюсау, а речная вода совсем не то, что морская. Капитан сидел напротив, а Ульрик, все еще мокрый и взъерошенный, схватился за весла. Когда он греб, мышцы у него под кожей ходили ходуном. Казалось, там прячется еще один человек. По виду бойца неясно было, держит ли он зло на Паудля, а вот йотун, назвавшийся Касом, сидел мрачнее тучи. Потом он без всякого интереса принялся расспрашивать Паудля о семье и хуторе, но стоило услышать, что отец Паудля недавно умер, Кас неожиданно оживился и сплюнул через борт:

– Мой папаша тоже окочурился три года назад. Тот еще был засранец! Надо было ему отправиться к дьяволу пораньше. Я бы сплясал на его могиле, да и могилы-то толком не было, сыграл в ящик, пока был в плавании. Матушка, как узнала, так обрадовалась, что надралась и сама едва концы не двинула от счастья.

Паудль лишний раз убедился, что даже самого угрюмого собеседника можно разговорить, если спросить его о семье. После проклятий в адрес отца Кас душевно послал к дьяволу датчан, потом их короля и короля англичан, а затем досталось всем по очереди голландским штатгальтерам. Желчи у капитана хватило бы на несколько стран, а правителям выпадала двойная порция. Хорошо, что до исландцев Кас попросту не дошел, иначе бы Паудль не вытерпел поругания своего народа, и пришлось бы просить капитана заткнуться. А тот не был похож на человека, который охотно закрывает рот по первой просьбе.

На кораблях Паудль раньше не бывал и уж тем более не мог представить, что первое судно, на которое он взойдет, будет под голландским флагом. Длинный флейт, чьи борта слегка заваливались в сторону палубы, был срублен из дуба. Капитан обмолвился, что дерево привезли из Швеции, и Паудль в очередной раз позавидовал черной завистью тем, кто мог свободно торговать без всяких препон. На палубе было просторно. Наверняка у каждой из мачт и парусов были свои названия, но Паудль ничего не смыслил в мореплавании, как и любой нынешний исландец. Все, что они могли, – это ходить на утлых суденышках за рыбой. Жалкие отголоски сокрушительной мощи предков! Оставалось лишь собрать остатки гордости и стараться не пялиться вокруг, чтобы не показывать, насколько ему все в новинку.