Мировая кабала. Ограбление по... - Валентин Катасонов

Не успела осесть пыль первой волны финансового кризиса, как рынок деривативов стал опять расти. В 2010 году, по данным Futures Industry Association (FIA) — одной из крупнейших в мире профессиональных ассоциаций деривативных бирж, только в Соединенных Штатах Америки объем рынка деривативов составил около 600 трлн. долларов (при этом мировой ВВП не превышал 70 трлн. долларов). В 2010 году число сделок с деривативами выросло более чем на четверть, причем впервые азиатские торги (рынки Японии, Китая, Гонконга, Сингапура) обошли американские. Так, в мире за год было обработано 22,3 млрд. контрактов, среди них 8,86 млрд. сделок пришлось на страны АТР (Азиатско-Тихоокеанского региона) и 7,17 млрд. контрактов — на Северную Америку. Это самый быстрый рост с 2007 года[130].

Фактически во времена Гринспена финансовая система из трёхуровневой превратилась в четырехуровневую. Раньше была система, которая имела следующие уровни:

1) «настоящие» деньги (золото или иные «законные платежные средства»);

2) обязательства, имеющие форму депозитов (депозитных денег);

3) обязательства в виде традиционных ценных бумаг (векселя, акции, облигации и т. п.).

Теперь над третьим уровнем надстраивался четвертый — в виде деривативов[131]. Можно сказать, что четвертый уровень — это обязательства, которые формально должны обеспечивать исполнение обязательств третьего уровня (например, это уже упоминавшийся инструмент CDS). Плюс к этому деривативы призваны обеспечивать исполнение обязательств, которые возникли за пределами финансовой системы (обязательства по поставкам товаров). Но и эти, так называемые «товарные» деривативы фактически также стали частью финансовой системы.

Сегодня мы имеем дело с перевернутой финансовой пирамидой: стоимостной объем ПФИ (обязательств по контрактам в номинальном выражении) превышает стоимостной объем «инструментов» третьего уровня в десятки раз, второго уровня — в сотни раз, первого уровня в тысячи раз. Можно себе представить, какой бешеный спрос рождает рынок ПФИ на «инструменты» третьего уровня, а, в конечном счете, — на деньги (депозитные и «настоящие»), образующие второй и первый уровни. А это как раз то, что нужно ростовщикам.

А кто же действует на новом, четвертом уровне? Прежде всего, инвестиционные банки, которые в США, как мы уже отмечали, формально были «отлучены» от процесса «производства» денег (в том числе депозитных), и им была оставлена «экологическая ниша» спекулятивных операций на финансовых рынках. Игра инвестиционных банков на рынках ПФИ по своей «рентабельности» как минимум не уступала кредитно-депозитным операциям «классических» коммерческих банков.

В 1990-е годы коммерческие банки стали даже выглядеть неуклюжими и старомодными на фоне динамично развивающихся инвестиционных банков. Появились также другие типы финансовых институтов, специально ориентированных на игру на рынках деривативов, — взаимные фонды, хеджевые фонды, специализированные инвестиционные фонды. Структурированные облигации инвестиционных фондов активно покупали пенсионные фонды. Игра крупнейших инвестиционных банков типа «Голдман Сакс», «Мерил Линч», «Джи-Пи Морган», «Морган Стэнли», «Леман Бразерз» была беспроигрышной: они, будучи всегда приближенными к ФРС, по определению, имели доступ к «инсайду». Дерегулирование рынков в условиях «рейганомики» способствовало росту их волатильности (подверженности колебаниям), что было только на руку инвестиционным банкам. Через некоторое время они научились эффективно управлять рынками с помощью производных инструментов, формируя спрос на виртуальные товары (активы) и предложение таких же виртуальных товаров (активов) в нужном им направлении. Иначе говоря, они сами стали производителями и владельцами «инсайда», т. е. «хозяевами» рынков. Продавцы и покупатели реальных товаров (активов) попали в полную зависимость от спекулянтов, оперирующих на рынках производных инструментов, «привязанных» к этим реальным товарам (активам).

Еще раз напомним, рынок этих финансовых инструментов находился вне сферы государственного регулирования. Поэтому до поры до времени размах строительства четвертого этажа финансовой пирамиды многим был не виден. Большая вовлеченность отдельных компаний и банков в операции на рынке деривативов также скрывалась, поскольку эти операции рассматривались как забалансовые.

Вот что по этому поводу пишет А. Соломатин: «На балансе предприятий США не отражаются срочные контракты. Фьючерсы появляются на балансе внезапно, в тот самый момент, когда по ним нужно платить. Фьючерсный контракт представляет собой намерение сторон в будущем купить/продать некоторый актив по определенной цене в определенном количестве. Понятно, что „намерение“ не приводит к каким-либо проводкам в балансе. Если я заключил контракт на поставку 27.03.2008 10 тонн золота по цене $300 за унцию, до 27.03.2008 я живу спокойно: дыра в моем балансе появится именно 27.03.2008»[132].

Именно эти «дыры» в балансах стали серьезными пробоинами в корпусах многих американских компаний и банков во время нынешнего кризиса.

Если после перехода мира от товарных денег к кредитным стали говорить: «деньги — это долги», то в условиях расцвета деривативов есть все основания сказать: «долги — это деньги». Все познается в сравнении: по отношению к четвертому уровню «инструменты» третьего уровня выступают в качестве вполне добротного обеспечения, для четвертого уровня это уже как бы «настоящие» деньги. Почти «настоящими» деньгами в условиях расцвета деривативных рынков стали обязательства инвестиционных банков, которые заполнили финансовые рынки своими облигациями. Резко повысился «рейтинг» казначейских облигаций, де-факто министерство финансов США также стало эмитентом денежной массы. В специальной литературе их даже стали называть «финансовыми деньгами».

Если в условиях промышленного капитализма под денежной массой было принято понимать лишь наличные деньги, эмитируемые центральными банками и депозитные (безналичные) деньги, эмитируемые коммерческими банками, то в условиях финансового капитализма понятие денежной массы расширилось. В нее стали включаться различные долговые ценные бумаги, которые некоторые специалисты стали называть «финансовыми деньгами».

Построение третьего этажа финансовой системы создало большое облегчение денежным властям: для ФРС США это означало, что к процессу создания денежной массы коммерческими банками подключаются также инвестиционные банки, казначейство США и другие эмитенты ценных долговых бумаг.

Для казначейства США это было также определенной гарантией того, что от него держатели облигаций не потребуют погашения долгов: выдергивание из второго этажа «пирамиды» «кирпичей» под названием «казначейские облигации» создавало бы мультипликационный эффект «обвала» конструкций третьего этажа «пирамиды» (рынков деривативов). В связи с построением четвертого этажа мировой финансовой системы произошел окончательный отрыв финансового сектора от нефинансового (реального), полное превращение капитализма в «финансовый» капитализм, «денежный капитализм», или «экономику казино». Реальный сектор в условиях финансового капитализма обречен на окончательную «смерть». «Профессиональные экономисты» такой финансовый капитализм называют красивыми и в то же время бессмысленными словами: «постиндустриальное общество», «экономика знаний», «новая экономика», «экономика услуг» и т. п.