Волки войны - Александр Тамоников

– Где сейчас эта компания?

– Городина отправили на полигон. Вчера. Русанов, насколько мне известно, укатил на партийный актив, а солдатики наши здесь, в роте.

– Шевченко как?

– Вроде ничего. Но надо бы его сегодня проведать.

– Проведаю. Так, говоришь, после длительной беседы с комбатом у наших сержантов настроение поднялось?

– Да. И сам комбат слишком уж спокоен. Я не говорю о парторге. Тот вообще вел себя в последний день так, будто произошедшее у нас его совершенно не касается.

Запрелов присел за рабочий стол:

– Интересно. Очень интересно. И никакого служебного расследования не проводилось?

– Ну, если не считать беседы комбата с известными тебе лицами. Да, еще на 24 число назначено партийное собрание. Вроде как плановое, но повестку дня Русанов не объявлял. Подобное впервые, раньше о повестке все как минимум за неделю до собрания знали, сейчас о ней молчок. Не нравится мне все это.

Илья проговорил:

– Мне тоже. Ясно одно, комбат пытается замять ЧП. Возможно, и собрание решил провести, чтобы быстренько объявить Городину выговор без занесения в учетную карточку, кое-кому на вид поставить – мне и Чупанову, а сержантам по паре-тройке нарядов вне очереди за распитие спиртных напитков. Только зря он старается. Не дам я замять это дело. Не дам! Комбат слишком переоценивает свои возможности. Думает не нахрапом, так хитростью взять. Не получится. Посмотрим, как запоет наш Палагушин после того, как объяснительная старшины и мой подробный рапорт лягут на стол военного прокурора.

– Если бы так, командир! Но мне кажется, ждут тебя тяжелые времена.

– Переживем. И не такое переживали.

Не знал боевой офицер, умевший просчитывать противника и переиграть его в бою, всего коварства и подлости, на которое способны те, кто числится среди своих. Кто по долгу службы должны быть с тобой, по эту сторону баррикады, а фактически являются хуже самого злобного врага, предателями и разрушителями того, за что настоящие, верные присяге офицеры и солдаты на войне проливают кровь, а нередко отдают и жизни. В силу своей порядочности и верности совести и чести, принципам справедливости капитан Запрелов просто не мог допустить даже мысли о том, что здесь, в тылу, враг более силен и бессовестен, чем на войне. Не мог предположить, что этот враг существует. Существует и действует, тщательно скрывая свою сущность под личиной. Поэтому и был уверен в том, что сможет заставить преступников дать ответ за совершенное. Отметая даже малейшую долю вероятности того, что сам может стать жертвой жестоких интриг подлых, рвущихся любыми путями наверх по карьерной лестнице подонков.

Подонков, для которых его судьба – пустой звук. Капитан готовился к атаке, в то время, когда его уже обложили со всех сторон, лишив возможности не только наступать, но и обороняться, тем самым предопределив исход поединка, выстроив тактику на лжи и предательстве. Не знал всего этого офицер спецназа, волей случая оказавшись отлученным от боевой работы, отдавая дежурному по роте приказ на утреннее, общебатальонное построение, так называемый развод. Запрелов собрался уже покинуть канцелярию, как раздался телефонный звонок на аппарате внутригарнизонной связи, стоявшем на его рабочем столе.

Капитан ответил:

– Да?

– На месте?

Голос принадлежал командиру батальона, что удивило ротного. Почему он звонит, когда до построения осталось несколько минут и подполковник воочию увидит Запрелова? Но вопрос задан.

– На месте, товарищ подполковник, хотя для начала не мешало бы и поздороваться!

Комбат как-то нехорошо усмехнулся:

– Давай-ка мне в кабинет. Здесь и поздороваемся, и поговорим, тем более поговорить нам есть о чем.

На выходе из казармы Илья встретился с Чупановым.

Тот ожидал, пока личный состав заполнит взводные коробки перед тем, как вести роту на плац.

– О, командир?! Вернулся?

– Умный вопрос, Артем! Здравствуй!

– Здравия желаю, товарищ капитан!

– Чего так официально?

– Так на службе, будь она неладна!

Настроение заместителя не понравилось Запрелову:

– Что-то я раньше не слышал подобных речей от тебя!

Старший лейтенант вздохнул:

– Так то раньше, сейчас другое дело!

– Что случилось, Артем?

– Не знаю! Но ощущение такое, что нас с тобой хотят окунуть в дерьмо!

– Из-за случая в каптерке?

– Да! Чего-то крутит комбат! Ну ладно, сам-то как? Какой вердикт вынесли айболиты?

– Здоров. С этим все в порядке. А комбат? Пусть крутит. Кстати, его на разводе не будет. Подполковник вместо построения горит нетерпением увидеть меня.

Замполит удивился:

– Палагушин вызвал тебя к себе? Ох, чует мое сердце, что-то хреновое надвигается.

– Ты-то при чем? Если что, отыграются на мне.

– А мне предлагаешь остаться в стороне?

– Не предлагаю, Артем, а приказываю! Но веди роту, поговорим, как вернусь от комбата.

– Добро. Удачи тебе, Илья!

– Благодарю! Работай!

Командир роты, проводив взглядом уходящее на плац подразделение, направился к штабу батальона. В здании управления, кроме помощника дежурного и посыльного по штабу, никого не было, исключая, естественно, комбата, находившегося у себя в дальнем конце коридора. Ответив на приветствие сержанта и курсанта, капитан прошел к кабинету Палагушина. Стучать не стал, открыл дверь, спросив:

– Разрешите?

– Входи, Запрелов, входи!

Командир роты прошел к рабочему столу, представился:

– Капитан Запрелов по вашему приказанию прибыл!

Комбат усмехнулся. Он находился в превосходном настроении:

– Вижу, что прибыл, да ты не стой истуканом, присаживайся.

Илья сел.

Комбат вертел в руках картонную папку. Неожиданно спросил:

– И что мне с тобой делать, Запрелов?

Палагушин продолжал удивлять Илью, и капитан почувствовал, что его затягивают в какую-то западню. Он сосредоточился:

– Вы спросили, что делать со мной?

– Вот именно, Илья Павлович, с вами.

– Мне думается, вам следует больше внимания уделить недавнему происшествию, чем моей скромной персоне.

– А я, по-вашему, чем занимаюсь?

– Решили начать с меня как с командира роты?

Комбат умело изобразил изумление:

– А с кого же? Ведь вы же устроили пьянку в подразделении вместе с подчиненными военнослужащими срочной службы? Мало того, споили своего взводного, организовали гладиаторский бой, а затем, войдя во вкус, избили сержантов Мамихина и Доброхлебова, кстати, дежурного по роте, нанесли физическое оскорбление курсанту Гуревичу. Или я что-то путаю?