Сказки старого Вильнюса VII - Макс Фрай

Маруся долго не встречала нового квартиранта, дней десять, если не больше, хотя по вечерам часто видела свет в его окне. Тамбурина, с которой случайно столкнулась в пекарне возле дома, подтвердила: сидит, работает, даже принес и поставил в комнате капсульную кофе-машину, чтобы на кухню пореже ходить, говорит, с такими соседями много не наработаешь, сразу хочется сесть за стол и поболтать.

Но наконец встретились на улице у подъезда. Гест просиял:

– Пани Маруся! Сто лет вас не видел! Как дела?

– Так долго не виделись, что вы мне даже приснились, – зачем-то сказала Маруся. Почувствовала что краснеет. Мамочки, чего это я? Поспешно добавила, чтобы не смущать ни в чем не повинного человека: – На самом деле я пошутила. И шутка вышла дурацкая.

– Ничего, – утешил ее квартирант, – со мной то и дело гораздо хуже бывает. Хочу сказать человеку что-то приятное, а вместо этого вдруг как ляпну: «Вы похожи на моего любимого школьного друга, который утонул в позапрошлом году в Тунисе, тело так и не нашли, наверное, его съели акулы», – и стою потом как дурак, мычу извинения, не знаю, чем загладить такую бестактность. А просто «вы мне приснились» – это совсем не беда.

В ту осень по вечерам мы ходили в Ларин дом на улице Стасё Вайнюно играть в «Нашу жизнь».

В сентябре мы рисовали игровое поле. Все вместе, почти две недели, да так увлеченно, что засиживались заполночь, иногда даже забыв открыть принесенное с собой вино.

Сперва мы собирались просто нарисовать другой вариант «Монополии», не такой скучный, как классический оригинал, «своя “Монополия” с блэк-джеком и шлюхами!» – шутил Генрих, большой любитель робота Бендера и его друзей. Но в первый же вечер мы так далеко вышли за рамки собственных представлений о «Монополии», что уже не было смысла возвращаться обратно. Идея новой игры, не про бизнес, вернее, не только про бизнес, а про настоящую жизнь захватила нас целиком.

Насчет того, как именно выглядит «настоящая жизнь», у нас шестерых, конечно, были разные идеи. Поначалу мы отчаянно спорили друг с другом, обсуждая каждое новое предложение; дело кончилось тем, что мы решили не экономить на размерах игрового поля и воплотили почти все.

В итоге у нас получилось что-то вроде детской игры-«бродилки», только очень объемной: сто шестьдесят две клетки, на каждой – какой-нибудь эпизод, возможный в человеческой жизни: свадьба, убийство, прогулка в парке, покупка автомобиля, кража кошелька в троллейбусе, заграничное путешествие, поступление в институт. Были придуманы и записаны правила, подробно поясняющие, как себя вести в каждом случае: например, купив автомобиль, игрок терял кучу денег, но получал право делать по два хода подряд до конца игры или утраты транспортного средства на соответствующей клетке, а попав на «Путешествие», пропускал ход и выплачивал в банк сто ярко-лимонных «супер-долларов» нашей валюты, зато получал сразу дюжину специальных фантов, нарезанных из рулона старых обоев и символизирующих жизненный опыт. По одному такому фанту полагалось за любой ход, но на некоторых клетках их выдавали больше (кроме «путешествия», например, еще «брак», «учеба», «тюрьма»).

Правил было так много, что распечатка получилась на двадцать пять с половиной страниц А-4, мелким одиннадцатым кеглем, а то был бы вообще страшенный талмуд. Но на самом деле мы и так прекрасно помнили правила, все-таки сами их придумали и по многу раз обсуждали каждое, поэтому только изредка заглядывали в бумаги – уточнить количество заработанных фантов и пропущенных ходов.

Игровое поле вышло такое огромное, что не помещалось на столе; стол отодвинули к стене и расселись на ковре. Отлично там разместились. Чувствовали себя как дети, впервые оставшиеся дома одни, без взрослых, хотя всем нам было за тридцать, а Дмитрию – сорок два.

К первой игре Пятрас принес новенькие кубики из какого-то сувенирного магазина, черные, с крошечными серебристыми черепами на гранях, от одного до шести. А Таня приготовила настоящий сюрприз: слепила из полимерной глины разноцветные фишки. Мы собирались взять пуговицы, шашки, или жетоны, но пятисантиметровые человеческие фигурки, имеющие несомненное сходство с нами самими, были гораздо круче. Мы так удивились и обрадовались, что сперва молча их разглядывали, наконец Генрих зааплодировал, и мы к нему присоединились, в точности как пассажиры удачно приземлившегося самолета: вроде ничего из ряда вон выходящего не случилось но – ура!

Наша первая игра продолжалась шесть с половиной часов; в какой-то момент Лара предложила сделать перерыв и заказать пиццу. Все радостно согласились, но никто, включая саму хозяйку, так и не поднялся с ковра, просто не смогли оторваться от игры, пока последняя фишка не добралась до финиша: очень уж было интересно, чем именно закончится Танина жизнь. Тогда же нам окончательно стало ясно, что в этой игре настоящий победитель – тот, кто закончил игру последним. Он же, получается, дольше всех прожил.

Кстати, последняя клетка, на которой оказалась Танина фишка перед тем, как покинуть поле, символизировала кафе-мороженое, и Таня смеялась: «Я там объелась, вот и померла! Родилась в семье музыкантов, сразу ограбила банк, вышла из тюрьмы, разбогатела на торговле бюстгальтерами, закончила среднюю школу, отправилась в экспедицию на Северный полюс, женилась на женщине с тремя детьми, изобрела вечный двигатель, снова села в тюрьму за дебош в борделе, стала сторожем зоопарка, снялась в художественном фильме, получила Нобелевскую премию, потеряла кошелек в магазине, завела собаку, занялась торговлей недвижимостью, уехала в Индию, вернулась, на радостях обожралась мороженым и умерла. Какая прекрасная вышла жизнь! Настоящий роман!»

«Да у каждого тут на роман наберется», – заметил Пятрас, начавший свою сегодняшнюю жизнь ловцом жемчуга, потом открывший частную стоматологическую клинику, проигравший на скачках все свое состояние, купивший три автомобиля, вылезавший из кинотеатров исключительно ради фотографирования пингвинов и застреленный при попытке пересечь государственную границу с Албанией в неположенном месте, где-то в середине игры.

При слове «роман» все, конечно, сразу посмотрели на меня, потому что я писатель. Вернее, все думают, будто я писатель, я всем так говорю, проще соврать, что пишешь роман, чем объяснять, когда бросил работу, почему ничего не делаешь и на какие средства живешь (честные ответы: «Давно, не хочу, сдаю дедову квартиру», – обычно никому не нравятся, и это можно понять). Но тогда я просто подтвердил: «Наберется», – и как бы закрыл вопрос.

Сначала мы собирались у Лары в восемь, но выяснилось, что тогда игру удается закончить хорошо если не под утро, и мы стали приходить раньше, часам к шести вечера, а иногда вообще днем, сразу после обеда. Лара не возражала, она любила гостей, а после смерти мужа жила одна и ничем особо не занималась; вроде бы ей досталась большая страховка, впрочем, я не вникал. Все мы были в этом смысле людьми довольно свободными: я экономно бил баклуши, прикрываясь несуществующим романом, Генрих рисовал то ли компьютерные игры, то ли просто мультфильмы, но устал и взял отпуск, как сам говорил, аж до Рождества, Таня делала ювелирные украшения и продавала через интернет-магазин какой-то своей подружки, у Дмитрия была печатная мастерская, работу которой он в свое время так хорошо наладил, что теперь она шла как бы сама, а Пятрас писал диссертацию; подозреваю, столь же успешно, как я свой роман. И все как один без семей и других человеческих связей, накладывающих ежедневные обязательства, качим, кермек, мелкоцветковый котовник, чистец византийский, резак, песчаный рогач[12].