Постой, паровоз! - Владимир Колычев

– Но ведь получилось. Зовет тебя брат. К себе зовет, – возвестил Зиновий.

– Я его слышу, – на последнем издыхании пробормотал Женя. – Зовет… Я иду к тебе, брат…

Взгляд его тускнел, голос становился все тише. В конце концов он несколько раз конвульсивно дернулся и затих… Он умер, но глаза остались открытыми. Зиновий закрыл их рукой и прошептал над покойником какую-то молитву. И уже после этого повернулся к Наташе.

– Я же сказал, что брат его к себе заберет.

– Мне страшно, – призналась она.

– Мне тоже было страшно, когда я ночевал в доме, где Женя убил своего брата. Теперь я знаю, кто и кого убил.

– Ты все знаешь. Потому мне и страшно. Ты страшный человек.

– Для тебя страшный, – тяжело взглянул на нее Зиновий. – Потому что я знаю твою тайну. И твой грех.

– Шипилов меня к себе не зовет?

– Не знаю. Не слышу. Давай не будем об этом. Ты не поверишь, но я сам себя сейчас боюсь.

– Мне надо успокоиться.

И Наташа знала, как это сделать. Порошка у нее навалом. Сейчас она нюхнет дозу, и все страхи пройдут. А может, наоборот, усилятся. Как бы то ни было, но ей все равно нужно закинуться…

– Да, прими свое лекарство, – кивнул Зиновий. – Но чтобы в последний раз!

– Ты это о чем? – вздрогнула Наташа.

– О наркотике, которым ты себя убиваешь.

Глупо было спрашивать, откуда он мог узнать о ее «белом золоте». Он все знает. Он все видит. Он действительно страшный человек. Но в том и была его прелесть. Наташа чувствовала, что у нее разорвется сердце от отчаяния, если она сегодня же не переспит с ним. Это было даже не желание, а непреодолимое стремление…

– Хорошо. В последний раз. Но с одним условием.

Зиновий неодобрительно покачал головой. Он не хотел, чтобы она ставила ему условия. Но она все же сказала слово.

– Сегодня ты станешь моим. И сегодня, и завтра, и всегда! Тогда снег будет только зимой. И только настоящий.

Она действительно готова была пожертвовать своим кайфом ради удовольствия почувствовать в себе его высокоградусную мужскую силу…

– Не сегодня, – покачал он головой. – Сегодня у нас покойник в доме.

– Зачем в доме? – от удивления Наташа изменилась в лице. – В землю его…

– Не по-христиански это. Отходную молитву прочитать надо. На третий день похороним, как положено.

– Можно и на второй.

– Можно и так, но не раньше.

Зиновий обмыл покойника с такой невозмутимостью и сноровкой, как будто всю жизнь этим занимался. Обмыл, одел в чистое исподнее, уложил на лавку в избе. Зажег свечку, достал молитвенник и действительно стал читать отходную молитву. Наташа с ужасом взирала на него. У нее вдруг возникло ощущение, будто он читает молитву за упокой ее души. Ведь и Шипилов может к себе позвать, и она отправится на тот свет. Она чувствовала, что сойдет с ума, если немедленно не покинет этот дом и не примет дозу…

Она закрылась в баньке. Употребила. Немного подумала, взяла ведра и отправилась к роднику. На своем горбу натаскала воды, растопила печку и прогрела баньку. Ей нужно было смыть грязь со своего тела. Ей казалось, что это поможет ей избавиться от страшных мыслей, навеянных гибелью Жени. Тогда она перестанет бояться Зиновия…

И действительно после парилки на душе полегчало. А дополнительная доза усилила произведенный эффект. Она уже не боялась Зиновия. Но захотела его так сильно, что в какой-то момент едва не выскочила голышом из бани, чтобы бежать в дом. Возможно, она бы сделала это, если бы Зиновий сам не пожаловал к ней.

Увидел, что она голая, и резко повернул назад. Но Наташа лихорадочно вцепилась ему в руку.

– Никуда ты от меня не уйдешь. И не пытайся!

– Но я не могу.

– А пошел ты знаешь куда со своим «не могу»!

Она набросилась на него как голодная мартовская кошка. И заставила осознать, что сопротивление бесполезно…

Наташа так увлеклась, что случайно коснулась пяткой раскаленной каменки. Но боль не охладила ее пыл, как раз напротив – поддала жару. И Зиновия она довела до точки кипения. Распяла его прямо на полу парилки и сама же заполнила им свои горячие глубины. Все глубины, без остатка. Давно с ней такого не было. В какой-то момент ей показалось, будто она парит на нем над облаками в раскаленном мареве стратосферы. Все выше, все жарче, еще немного, и она лопнет под натиском разбушевавшихся страстей! И Зиновий улетал вместе с ней. Она видела, как распирает его от плотского восторга, как рвется наружу сила, не знавшая выхода больше десяти лет…

Она поняла, что он больше не может сдерживать себя, и сама выдернула из себя предохранительную чеку. Мощным залпом он выплеснул в нее все свои чувства, вместе с ним взорвалась и она. Не могла не взорваться – настолько много заложил он в нее взрывчатки, настолько мощно заискрил детонатор. Это было нечто непостижимо и невообразимо прекрасное. Наташа чувствовала, что взрыв словно разнес ее на клочки. Она медленно и долго собирала себя по частям…

Зиновий первым пришел в себя. Подхватил ее на руки, легко, словно она была пушинкой, уложил на полати. Вышел, вернулся с котелком, в котором варил бальзам для Жени. Помазал им рану на ее пятке. Боль тут же прошла. А ведь она не говорила ему об ожоге. Сам догадался. Не мог не догадаться. Ведь он же ясновидящий…

– Сволочь ты, – блаженно улыбаясь, пробормотала Наташа. – Стольких баб мог осчастливить! А ты прячешься тут. Или меня ждал?

– Ждал, – кивнул он.

– Любишь меня?

Он удивленно повел бровью. Не ожидал такого вопроса. Но все же ответил:

– Люблю. Всегда любил. А ты?

Теперь он ждал от нее правды.

– Как же себя не любить, – увильнула от ответа Наташа. – Человек должен себя любить…

– Я не о том.

– Я поняла, о чем ты. Но я не могу так сразу. Или могу… Знаешь, мне казалось, что я сойду с ума, если ты не сделаешь меня женщиной… И сошла бы…

– Ты уже давно женщина.

– Да, но с тобой как в первый раз.

– У тебя был муж. Ты его любила?

– Лезешь в душу? Зачем? Ведь ты же сам это должен знать. Ты же у нас все знаешь.

– Знаю. Ты дорожила своим мужем.

– Дорожила. Но не любила. Может, я свою любовь для тебя берегла, а?

– А к Жене ты как относилась?

– Какая тебе разница? Нет его. Ни его нет, ни мужа. Женя Илью застрелил, а ты упокоил его самого…

– Неправда, – нахмурился Зиновий. – Его брат забрал.

– Ага! Пока стрела его насквозь не прошила, брат не появлялся.

– Не надо так говорить. И грешить нам здесь не надо было.