Не девичья память - Наталия Антонова

Семен, увидев Мирославу, оторвался от книги.

— Куда поедем? — спросил он, когда она села в салон автомобиля.

— Наверное, домой…

— А может, сначала в кафе заедем, поедим? — спросил он с надеждой.

Мирослава оторвалась от своих мыслей, взглянула на водителя и лукаво улыбаясь, спросила:

— Сема, тебя дома не кормят?

— Ну, почему сразу не кормят, — хмыкнул он, — просто среди дня можно и в кафе пообедать.

— Ладно, — согласилась Волгина, — в кафе так в кафе.

Настроение Семена сразу резко поднялось, сначала он мурлыкал себе под нос какую-то бравурную мелодию, а потом неожиданно спросил:

— А вам нравится быть детективом?

— Да.

— А что главное в работе детектива?

Мирослава задумалась:

— Пожалуй, уметь слушать, интересоваться другими людьми, попытаться влезть в их шкуру…

— Так просто? — простодушно спросил Семен.

— Да нет, не все так просто. На самом деле люди редко вникают в то, что говорит им собеседник… А встать на место собеседника тем более нелегко…

Мирослава снова мысленно вернулась к беседе с Коршуновой.

«Самое печальное, — подумала она, — что таких матерей, как Елена Павловна, пруд пруди. Еще Чехов в рассказе «Супруга» писал: «…безумно любящая свою дочь и во всем помогающая ей; если бы дочь душила человека, то мать не сказала бы ей ни слова и только заслонила бы ее своим подолом».

Мирослава тихо вздохнула.

Семен, уже останавливающий автомобиль на стоянке перед кафе, только покосился на детектива, но вопросов решил не задавать.

Мирослава открыла глаза, посмотрела на тусклый свет, несмело просачивающийся в узкую щель между портьерой и окном. Поднялась с постели и отодвинула портьеры в сторону. За окном был туман… И сквозь него виднелось серебряное мерцание не до конца проснувшегося солнца…

Казалось, оно моргало лучами-ресницами, пытаясь рассеять рыхлое волокно тумана… А поверх все наплывали и наплывали густые облака.

Звонок сотового телефона вывел Мирославу из полудремотного состояния.

— Да, — произнесла она.

И услышала возбужденный голос Максима Карелина:

— Семакин пришел в себя.

— Спасибо! Лечу!

— Рябинкин уж оповещен, но, кажется, Фортуна на вашей стороне.

— Почему?!

— Сергей Викторович вчера вечером в область уехал и еще не вернулся, — ответил он на ее вопрос и отключился.

Мирослава моментально умылась, оделась и бросилась к спальне хозяина дома.

— Богдан, — постучала она в дверь, — пожалуйста, проснитесь.

— Что случилось? — спросил он из-за двери сонным голосом.

— Вставайте! Семакин пришел в себя. Следователь задерживается в области. Летим в больницу.

— Вы позвонили Семе?

— Нет! Мне нужны вы. Если в больницу меня одну не пропустят, то вы будете моим тараном.

Она услышала, как он хмыкнул за дверью и ответил уже бодрым голосом:

— Через десять минут буду внизу.

Богдан появился, как и обещал, ровно через десять минут:

— Идемте? — спросил он.

— Да.

Следом за ними выбежала растрепанная Лиза.

— Чего тебе не спится? — спросил ее жених.

— Вот. — Она сунула в руки Мирославы сверток и термос.

— Что это?

— Вчерашние пирожки и горячий чай, поедите, пока в дороге будете.

— Как я буду есть? — проворчал Богдан. — Я же за рулем буду.

— Ничего, — сказала Лиза, — за руль ты будешь держаться не зубами, а руками.

— А пирожки в рот буду класть хвостом, которого у меня нет, — поддразнил он ее, уже усаживаясь в машину.

— Мирослава будет тебе их подносить ко рту, а откусить как-нибудь сумеешь.

Волгина рассмеялась, но пообещала не оставить Трофимова голодным.

Зайдя в вестибюль больницы, детектив убедилась, насколько была права, взяв с собой Богдана. Поначалу их вообще не хотели пускать, но перед представителем власти вскоре капитулировали и пропустили в реанимацию обоих.

Павел, такой же бледный, как простыня, на которой он лежал, весь был опутан какими-то проводами. В его вену непрерывно поступала розоватая жидкость.

Богдан замер на пороге, и Мирослава тихонечко толкнула его.

— Здравствуйте, Паша, — тихо сказала она.

И Семакин неожиданно улыбнулся ей в ответ потрескавшимися губами. Хотя назвать это слабое подергивание губ полноценной улыбкой, конечно, было большим преувеличением, но все-таки…

— Паша, вы только не волнуйтесь, все будет хорошо. — Она подошла к нему поближе.

— Да, мне уже хорошо. — Он явно был рад тому, что остался жив.

— Вам трудно говорить? — спросил Богдан.

— Нет, не очень.

— Пожалуйста, скажите нам, зачем вы выбросились из окна.

— От отчаяния, — признался он.

— Расскажите, — попросила она осторожно, стараясь не спугнуть его откровение.

— Я думал, что все уж для меня позади и даже поздравил себя с тем, что легко отделался, — заговорил Павел, делая частые паузы.

— Вас изнасиловали?

— Да.

— Они объяснили, за что?

— Показали фото Ани… Эта девочка…

— Я знаю. Рассказывайте дальше.

— А тут она позвонила и велела приготовить деньги или со мной будет то же самое, что с Олегом. Денег у меня нет, вот я и сиганул.

— Кто она?

— Предводительница их.

— Сколько их было?

— Трое. Как и нас тогда, — добавил он, кусая губы.

— Почему вы не обратились в полицию?

— Смеетесь, да?

— Да нет, какой уж тут смех. — Немного помолчав, Мирослава снова спросила: — Вы ничего не запомнили тогда, в первый раз?

— На них были маски. Но голоса я запомнил.

— И все?

— Еще наколки.

— Какие наколки?

— На теле одной из них было их много.

— Описать можете?

— Я лучше нарисую. Они мне постоянно в страшных снах снятся, а после того, как не стало Олега…

— Вам, наверное, нельзя шевелиться.

— Одной рукой можно. Там на столике есть блокнот и карандаш.

Богдан дошел до столика и положил возле подушки Павла то, что он просил.