Морпехи - Натаниэль Фик

Обычным ранним утром я застал Второй взвод в процессе свертывания спальных мешков и вытряхивания песка, которого за ночь прилично наваливало.

Мы с Уинном вышли из палатки, таща за собой картонный плакат с символом разведки и надписью: «РОТА «БРАВО», ВТОРОЙ ВЗВОД». Неофициальным символом разведки считался стилизованный коллаж: парашютные крылья, аквалангист, а позади — пересеченные нож и байдарочное весло. С нами были Шило и Миш, инструкторы утренних занятий. Шило был пилотом вертолета; вообще-то его звали Майком, но солдаты его роты уже очень давно дали инструктору прозвище Шило — из-за энтузиазма, которого у него всегда было хоть отбавляй. Говоря всем понятным языком: шило в заднице. Миш был уроженцем Кувейта и вызвался добровольцем, чтобы вылить свою ненависть к Ираку в позитивное русло, он решил помогать нам в качестве переводчика. Он рассказал о том, что Саддамова Республиканская гвардия во время войны в Персидском заливе казнила его двоюродного брата, а потом обязала его семью выплатить деньги за использованные для казни пули. Миш всегда выглядел так, как будто хотел мне толкнуть сигарету с марихуаной. Сейчас Шило с одной из групп проводил обзор способов непосредственной авиационной поддержки, а Миш в это время отрабатывал с остальными основные арабские фразы. Это выглядело следующим образом:

«ааГуф Ло иР-Мик. Стой, а то я буду стрелять».

Хором: «ааГуф Ло иР-Мик. Стой, а то я буду стрелять».

«uX-Нах иХ-НахХут-Та иНСаа а-Дек. Мы здесь, чтобы помочь вам».

«иХ-Нах иХ-Нах Хут-Та иНСаа а-Дек. Мы здесь, чтобы помочь вам».

Я предполагал, морские пехотинцы быстро потеряют интерес к таким занятиям. Эти фразы были слишком чужеземными, слишком отличались от своих, чтобы резонировать в их душах. Однако морские пехотинцы слушали и запоминали. Через несколько дней я слышал, как христиане говорили больше на арабском, чем на английском.

Что касается меня, то для мета одним из самых верных способов отсрочки нервного срыва, который так и накатывал от всей нашей суеты, были физические упражнения. Для каких-никаких личных дел у нас оставались раннее утро и поздний вечер, этим же никакого уединения и никуда не скрыться от бесконечного перемалывания деталей подготовки к войне. Разговоры о войне, мысли о войне. Боевая техника. Военные карты. Планы ведения войны. Зато бегая, я в течение пятидесяти минут существовал на гравийной дороге вокруг «Матильды» в другом, не военном измерении. Я подначивал себя делать каждый следующий круг быстрее предыдущего, мне нравилось прилагать физические усилия, мне нравилось медленное отпускание напряжения после занятий. После шести кругов я останавливал секундомер и седьмой круг просто шел, остывая.

Песок в Удайри Рэйндж простирался на все четыре стороны горизонта, как океан. Взвод отправился в Удайри на два дня в конце февраля, нужно было на практике апробировать то, над чем работали в «Матильде».

Мы начали с контактных упражнений — как мы отреагируем, если будем проезжать на машинах, а кто-нибудь начнет в нас палить.

— Угроза спереди! Две сотни метров. Малокалиберное оружие, — заорал я в рацию.

В ту же секунду Эспера чуть не врезался в «Хаммер». Лавелл увернулся от машины Патрика.

— В нападение! — отдал приказ.

Мы дружно заржали и потом свернулись на обсуждение.

Для победы в перестрелке требуется быстрая реакция командиров. А фишка вся в том, что принять решение и действовать нужно быстрее, чем это сделает твой враг. На тренинге меня научили системе НОРД, четырехступенчатому процессу принятия решения, описанному летчиком-истребителем ВВС, полковником Джоном Бойдом: «наблюдение», «ориентация», «решение» и «действие».

Когда мы выбивались из сил, то делали больше и лучше. Упражнения были легкими, но они учили нас делать так, чтобы тем, кто устроил нам засаду, самим не поздоровилось — через пару недель эти навыки могут спасти наши жизни.

В один из палящих субботних дней в начале марта в «Матильду» прибыл командир Первого экспедиционного соединения МП, генерал-лейтенант Джеймс Конвэй. Прибыл, чтобы поговорить с нами, его офицерами.

Конвэй выглядел так, как должен выглядеть настоящий генерал-лейтенант: высокий, загорелый и седой, с глубоким голосом, который был одновременно спокойным и авторитетным.

Генерал стоял на самом верху гусеничного бронетранспортера, за его спиной развевались флаги США и Морской пехоты. Он говорил в микрофон, и поэтому его могли хорошо слышать около ста человек, собравшихся у бронетранспортера. Основной темой были правила задействования сил и средств, и он хотел, чтобы до нас окончательно и бесповоротно дошли четыре пункта. Первый: у командиров есть неотъемлемое обязательство — не просто право, а именно правомерное этическое обязательство — защищать своих морских пехотинцев. Второе: когда враг использует живой щит или нападает на объекты рядом с мечетями и больницами, он, а не мы, несет ответственность за гибель невинных граждан. Третье: командир будет нести ответственность не за те факты, которые всплывут в течение расследования, а за те, которыми он достоверно располагал во время боевых действий — и ночью, и во время песчаной бури, и в то время, как пули свистели в воздухе. Его четвертым и последним пунктом было: по мере необходимости фильтровать правила задействования сил и средств. Он называл это законом Вильгельма, в честь генерала Чарльза Вильгельма: «Если враг начнет стрелять, наш ответ должен быть пропорциональным, но не чрезмерным. Если мы начинаем огонь, то нужно ждать ответных действий».

Я очень хорошо запомнил последнее предложение генерала:

— Офицеры, — сказал он, — пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы не быть убитыми. Это очень плохо сказывается на моральном духе войск.

К середине марта война уже казалась менее вероятной. По «Би-би-си» передавали о том, что Ирак уничтожает свои реактивные снаряды «al Samoud» — ключевой шаг к соблюдению резолюций ООН, — а Ханс Блике заявил, что возрастает уровень сотрудничества по всем вопросам.

В «Матильду» с грохотом въехал автобус и высадил две дюжины строптивых военных корреспондентов. На них были бежевые бронежилеты и комбинезоны. В основном мужчины, бородатые; визуально мы были с ними очень похожи. По крайней мере, мы были примерно одного возраста и прибыли сюда из одной части света. Им были интересны только полномасштабные атаки, на меньшее они размениваться не хотели.

— Так что, с кем вы, парни?

Мы с Уинном стояли в очереди за ужином, оставалось еще больше сотни ярдов до светлого треугольника — двери палатки, в которой располагалась столовка. Я повернулся в темноте, стараясь увидеть лицо говорящего. Он был на фут ниже меня ростом и смотрел на нас, зажмурившись — так, будто на нем были очки в толстой оправе. Он держал перед собой ленточный магнитофон, и это выглядело как приглашение к беседе.

— Ну давайте, рассказывайте, из какого вы подразделения? Из какого вы города? Имя? Что-нибудь? Я так рад находиться здесь с вами.