Путешествия по Европе - Билл Брайсон

Сплит — чудесное место с великолепным видом на Адриатическое море, живописно украшенное зелеными островами, разбросанными в миле-другой от берега. Где-то среди них был Вис, где мы с Кацем провели когда-то прекрасную неделю.

Однажды мы сидели в кафе на открытом воздухе, стараясь унять похмелье с помощью кофе, когда к нам подошли две молодые шведки и весело сказали: «Доброе утро! Как настроение? Пошли с нами. Мы едем на пляж на другую сторону острова».

Не задавая вопросов, мы встали и пошли за ними. Если бы вы видели этих девушек, вы бы тоже пошли. Они были восхитительны: здоровые, загорелые, изысканно пахнущие, мягкие везде, где надо, с белыми зубами и телами, которые Бог вылепил с любовью.

— Ты их знаешь? — шепнул я Кацу, когда мы шли за ними, ублажая взор совершенными округлостями их задниц.

— Не-а. Может, мы познакомились с ними вчера вечером, в баре при казино?

— Мы не ходили в бар при казино.

— Ходили.

— Ходили?

— Ага.

— Точно? — Я ничего не помнил о вчерашнем вечере, кроме вереницы бутылок пива «Бип», мелькавших перед моими глазами, как на конвейере.

Мы приехали на тряском автобусе в рыбацкую деревню, долго купались в теплом море, выпили по паре кружек пива в прибрежной таверне, поймали автобус обратно в Вис, выпили еще пива, заказали обед, потравили анекдоты, выпили еще пива, рассказали друг другу, как живем, и влюбились.

По крайней мере, я. Ее звали Марта. Ей было восемнадцать лет, она была брюнеткой из Упсалы и казалась мне самим совершенством — хотя, надо признаться, к этому времени даже Кац при определенном освещении начал смотреться неплохо. В любом случае я считал ее очаровательной, и — представьте! — она во мне тоже что-то нашла. Марта и другая девушка, Труди, сильно напились и разболтались, главным образом, по-шведски, но мне было все равно. Я глядел на эту шведскую мечту, безнадежно ослепленный страстью, время от времени приходя в себя только для того, чтобы подобрать слюни и глотнуть пива. Иногда она клала руку на мое голое плечо, заставляя мои гормоны пускаться в безумный пляс, а однажды, взглянув на меня, рассеянно погладила мою щеку тыльной стороной ладони. За нее я продал бы свою мать на галеры и воткнул бы кинжал себе в ляжку.

Поздно вечером, когда Кац и Труди ушли пописать, Марта резко повернулась ко мне, притянула к себе мою голову, и я вдруг почувствовал, будто во рту у меня затрепетала рыбка. Она отстранилась от меня со странным мечтательным выражением и выдохнула: «Я совсем свихнулась от страсти».

Я подыскивал слова, чтобы высказать, как люблю ее, но тут случилось нечто ужасное. Она внезапно бросила на меня испуганный взгляд, словно настигнутая снайперской пулей, закатила глаза и бессильно сползла со стула.

Долгое мгновение я сидел с открытым ртом, мысленно крича: «Господи, не допусти этого, старый мудак!» — но она уже умерла для этого мира, как будто ее унес залетевший ненароком НЛО. Я взглянул на небо: «Господи, как же Ты мог такое допустить? Я же католик!»

Появилась Труди. Она, по-матерински засуетившись, сказала: «Нам надо положить ее в постель». Я предложил отнести Марту в номер, рассчитывая, хотя бы коснуться ее пленительных ягодиц, но Труди, как будто догадавшись о моих гнусных намерениях, ничего не хотела слушать. Сильная, как паровоз, она перекинула Марту через плечо и потащила вниз по улице, исчезнув вместе с затихающим в ночи «Спокойной ночи».

Я посмотрел, как они уходят, и мрачно уставился в пивную кружку. Пришел Кац, и по моему лицу понял, что этой ночью слияния обнаженных тел в прибое при лунном свете не состоится.

— Что мне теперь делать? — воскликнул он, опускаясь на свой стул. — Она чуть не кончала от меня возле мужского туалета. Как же не повезло! Что мне теперь делать?

— Надо взять дело в свои руки, — сказал я, но он не уловил юмора. Впрочем, мне тоже было не смешно, и мы провели остаток вечера, мрачно наливаясь пивом.

Молодые шведки больше ни разу нам не попались. Три дня мы бегали как собаки, заглядывали в рестораны, обыскивали пляжи, но ни разу их не увидели. Через некоторое время я стал думать, что они были плодом пьяного воображения. Возможно, Марта никогда не говорила: «Я совсем свихнулась от страсти». Возможно, она сказала: «Я сейчас развалюсь на части». Не знаю. Но поскольку она ушла навсегда, это уже не имеет значения.

Сначала я шел по набережной, глядя на яхты, потом по солнечным дорожкам и внутренним дворикам в самом сердце Сплита. Когда-то этот район, составляющий приблизительно четверть квадратной мили, был дворцом Диоклетиана. Но после падения Римской империи сюда проникли поселенцы и начали строить дома внутри разрушающихся дворцовых стен. То, что когда-то было коридорами, стало улицами, дворы и залы превратились в небольшие городские площади. Теперь дороги — некоторые были такими узкими, что по ним приходилось пробираться бочком — были в основном застроены, и все же через нынешнюю убогость пробивалось былое величие дворца. Многие фасады домов сохранили фрагменты старых построек — лестницы, которые теперь никуда не ведут, колонны, которые уже ничего не поддерживают, ниши, в которых когда-то, очевидно, стояли римские бюсты. Кажется, будто дома, как деревья, выросли из руин. Это производит ошеломляющий эффект. Нигде в Европе нет подобного места.

Я побродил там пару часов, потом пообедал. Был чудный летний вечер, над моей головой проносились стрижи, а в море на волнах лениво раскачивались мачты яхт. Все это было так чудесно, а сумерки опускались так успокаивающе, что я несколько часов просидел на набережной, попивая пиво.

Выпив четвертую или пятую бутылку, я почувствовал сонливость — такую сильную, что захотелось уронить голову на руки и уснуть. Я взглянул на этикетку, и с тревогой обнаружил, что содержание в ней алкоголя составляло 12 градусов. Оно было крепкое, как вино. Не удивительно, что меня стало клонить ко сну. Я позвал официанта и оплатил счет.

Пьянство в одиночестве — странная и опасная вещь. Можно пить всю ночь и чувствовать себя трезвым, но когда встаешь, то обнаруживаешь, что голова достаточно ясная, а ноги выделывают неописуемые кренделя. Я было пошел по площади, кое-как таща непослушные ноги, но скоро понял, что слишком пьян, чтобы идти пешком.

На набережной я увидел такси, залез на переднее сиденье, разбудил водителя — и тут сообразил, что понятия не имею, куда ехать. Я, естественно, не запомнил дорогу, которой меня вез сын хозяйки, не знал ни адреса, ни имени женщины, которая сдала мне комнату, ни хотя бы части города, в которой она жила. Я знал только, что это было где-то на холме. Но Сплит, как внезапно обнаружилось, весь состоял из холмов.

— Вы говорите по-английски? — спросил я шофера.

— Не, — ответил он.

— Ладно, не будем паниковать. Я хочу поехать в этом направлении. Вы меня понимаете?

— Не.

— Вон туда, езжайте туда.