Штык-молодец. Суворов против Вашингтона - Александр Больных

После томительной паузы дверь отворилась, и они вошли в высокий зал с колоннами. Рядом с дверью лежали перевернутые столы, мешки, непонятно чем набитые, изломанные кресла. Навстречу им выступил офицер.

– Кто вы? – спросил он.

Дерфельден кивнул Голенкину.

– Парламентеры. Бригадир Дерфельден и переводчик лейтенант Голенкин.

Американец подобрался, стоять вразвалочку перед генералом, пусть даже и русским, ему показалось неудобным. Он подтянулся и козырнул.

– Майор Масгрейв.

Дерфельден заговорил медленно и отчетливо, чтобы дать время лейтенанту точно перевести каждое его слово.

– По приказанию главноначальствующего русскими войсками в Америке генерала Суворова, я уполномочен передать вам предложение сдаться. Дальнейшее сопротивление будет иметь результатом только ненужное кровопролитие, тогда как в случае капитуляции мы обеспечим лечение ваших раненых и достойное обращение офицерам.

Масгрейв покачал головой.

– Бригадир, ваши солдаты уже попытались штурмовать здание, и были отбиты с потерями. Я исполню свой долг до конца.

– Майор, вы отбили всего лишь поспешный наскок пехоты. Я командую артиллерией российской армии и должен сообщить вам, что через полчаса здесь будет батарея тяжелых гаубиц. Они не только разнесут в щепки ваши смешные баррикады, но и разрушат самое здание. Наши солдаты не будут больше его штурмовать, я просто похороню вас под обломками.

По лицу американского майора пробежала тень сомнения, он закрыл на секунду глаза, потом тяжело вздохнул и твердо ответил:

– Значит, так тому и быть. Но единственное достоинство солдата – это его честь. И запятнать ее можно лишь один раз. Мы не сдадимся.

– Майор, я уважаю ваше мужество, но офицер должен также отвечать за жизни своих солдат.

– Генерал, не тратьте время попусту. Мое решение непоколебимо.

Дерфельден пристально посмотрел в лицо Масгрейву, потом вытянулся и отдал честь, Голенкин тоже приложил руку к треуголке. Повернувшись как на императорском смотре, бригадир вышел из зала строевым шагом.

– Они не сдадутся, – сообщил он Суворову.

Тот пожал плечами.

– Что ж, жаль смелых солдат, однако ж они сделали свой выбор.

Вскоре защитники конгресса действительно увидели, как в проулке появились две большие пушки. Масгрейв, похоже, рассчитывал, что его шарпшутеры смогут перебить артиллерийскую прислугу, но Дерфельден, как и Суворов, не собирался рисковать жизнями попусту. В переулке была быстро построена баррикада из мешков с землей, корзин и досок, которая надежно укрывала артиллеристов, лишь два черных жерла торчали наружу.

Потянулись томительные минуты, затем пушки дружно рявкнули, выплюнув длинные столбы огня, и два ядра ударили в здание. Одно напрочь снесло завал в окне справа от крыльца, другое ударило в стену рядом с тем же окном, причем с такой силой, что битые кирпичи полетели веером, но стена пока устояла. Гаубицы откатило назад, и амбразуры тут же были прикрыты от стрелков переносными щитами – Дерфельден был очень предусмотрительным человеком. Затем последовал второй залп, третий… Американцы бесполезно осыпали пулями пушечную баррикаду, но русские артиллеристы не отвлекались на отдельных стрелков, они методически разрушали вход в здание конгресса. И наконец стена не выдержала, обрушившись, послышались истошные крики.

– Может, снова предложить им сдаться? – осторожно поинтересовался Дерфельден.

– Нет, Виллим Христофорович, они сделали свой выбор, – упрямо повторил Суворов. – Сделайте пролом пошире, потом дайте пару залпов картечью по верхнему этажу, чтобы не высовывались, и тогда ваши солдаты, полковник, повторят штурм. Сами же видите, что белый флаг не выкинули, но не разрушать же домишко до конца. Штурма они не выдержат.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – козырнул Золотухин. – Разрешите исполнять?

– Готовьте солдат, – кивнул Суворов. – А вы, Виллим Христофорович, продолжайте.

Снова загрохотали гаубицы, и вскоре вместо входа образовалась широкая безобразная дыра. Апшеронцы со штыками наперевес по сигналу командира бросились через площадь, и теперь их встретила лишь пара выстрелов. Но после артиллерийской канонады у стрелков дрожали руки, и пули прошли мимо. И когда мушкатеры ворвались в зал, где Дерфельден беседовал с американским майором, их встретил ружейный залп, недружный, слабый, но все-таки залп. Двое или трое солдат упали, капитан выронил шпагу, схватившись за грудь, но дело было уже сделано. Русские с дружным «Ур-ра!» рванулись вверх по лестницам, вышибли закрытую дверь в соседний зал. Там треснул еще один пистолетный выстрел, потом последовал отчаянный крик, какой издает человек, почувствовав сталь штыка у себя в животе, и все смолкло.

– Ну вот и все закончилось, – удовлетворенно сказал Суворов, когда из окон рядам высунулись несколько белых тряпок, нацепленных на штыки. – Однако ж молодцы американцы, долго держались, я думал ранее сдадутся.

Но тут к нему подбежал Золотухин с лицом, изумленным до чрезвычайности.

– Александр Васильевич, мы тут, оказывается, конгресс американский захватили. В подвале сидели, господа хорошие.

– Какой конгресс? – не понял Суворов.

– Ну, людей выборных, коих американцы следить за порядком в своей стране поставили. Оказывается, они в подвалах отсиживались.

– Это те, которые королю Георгу войну объявили?

– Именно, господин генерал. Они самые.

– Значит, солдаты отстреливались, а эти отсиживались? Хороши. Кстати, а где тот майор, что гарнизоном командовал?

– Погиб, Александр Васильевич, погиб. Убит ядром.

– Жаль, смелый был офицер и умелый. Не все американцы трусы, однако, Виллим Христофорович, – обратился он к Дерфельдену, – распорядитесь похоронить с воинскими почестями, тем более что вы с ним разговаривали. Пушечный лафет, почетный караул, чтобы все, как положено. Пастора тоже найдите, он того заслуживает.

– А что с людьми выборными делать? – спросил Золотухин. – На караул взять?

Суворов пожал плечами.

– Зачем? Не нужны они мне никак. Отправьте, что ли, к лорду Хау, пусть сам с ними разбирается. Они английские изменники, не наши. Наше дело простое, солдатское.

* * *

Четверо всадников, нещадно погоняя коней, мчались по дороге, оставив позади город, в котором то затихая, то вновь разгораясь, гремела стрельба. Сухие ружейные выстрелы иногда перекрывал гулкий пушечный бас, но пушки вступали в дело редко, видимо, не было в них особой нужды. Американцы были застигнуты врасплох и сопротивлялись вяло, большей частью пытались удрать, но основная масса их бежала на север. На восток, кроме генерала Вашингтона, Хоуторна и фон Вальдау с его слугой не скакал никто.

По лицу барона было видно, что он решает мучительную задачу, никак не находя ответа. Пару раз он уже трогал рукоять пистолета, но не решался достать его из седельной кобуры. Слуга подъехал к нему вплотную, и когда американцы оказались саженей на десять впереди и не могли слышать, спросил: