Наполеон: биография - Эндрю Робертс

«У меня нет сомнений, что договор, который я только что подписал, станут шумно критиковать», – написал Наполеон на следующий день Талейрану, но оговорился, что единственным способом добиться лучших условий было возобновить войну и захватить «у Австрии еще две-три провинции. Было ли это возможно? Да. Вероятно ли? Нет»{474}. Наполеон поручил Бертье и Монжу доставить договор в Париж, чтобы они разъяснили его преимущества. Они справились с поручением настолько успешно, а воодушевление публики по случаю мира было настолько пылким, что Директория безотлагательно ратифицировала договор. Впрочем, некоторые ее члены неофициально выразили сожаление из-за отсутствия республиканской солидарности с Венецией. (Говорят, что, когда его спросили о статьях относительно Венеции, Наполеон объяснил: «Я играл в “двадцать одно” и остановился на двадцати [очках]»{475}.) В тот же день, когда Наполеон подписал Кампоформийский договор, подведя итог пятилетней войне с Австрией, он написал министру внутренних дел Цизальпинской республики и учредил для музыкантов со всей Италии конкурс на лучшее сочинение в честь покойного генерала Гоша{476}.

Расхваливая Талейрану Кампоформийский договор, Наполеон задумался о новых приоритетах Франции: «Наше правительство должно разрушить англиканскую монархию – или само приготовиться к гибели из-за порочности этих коварных и изобретательных островитян. Настоящий момент дает нам прекрасную возможность. Давайте же сосредоточим все усилия в военно-морской сфере и уничтожим Англию. После этого Европа окажется у наших ног»{477}. Талейран по просьбе Наполеона нажал на нужные рычаги, и всего через девять дней Директория назначила его командующим новой армией, названной Английской. Наполеон немедленно приступил к делу. Он предложил забрать у наследников Гоша его карты Англии, распорядился вновь произвести инспекцию всех портов от Дюнкерка до Гавра и строить множество вооруженных транспортов{478}. 13 ноября Наполеон отправил полковника-артиллериста Антуана Андреосси в Париж «лить пушки того же калибра, что и английские, чтобы, попав в эту страну, французы смогли пользоваться их ядрами»{479}.

Кроме того, Наполеон позаботился о том, чтобы героям из Итальянской армии достались заслуженные почести, и отправил список ста храбрейших, представленных к почетному золотому оружию. В их числе были лейтенант 85-й линейной полубригады Жубер (он с 30 солдатами взял в плен 1500 австрийцев при Риволи), тамбурмажор 39-й линейной Сико, который при Каллиано в одиночку захватил сорок пленных, полковник 27-й полубригады легкой пехоты Дюпа (за то, что «одним из первых взошел на мост в Лоди»), а также гренадер Каброль (32-я линейная), который при Лоди под огнем неприятеля поднялся по лестнице на стену и открыл городские ворота{480}. Наполеон отправил в Париж флаг, на полотнище которого было обозначено количество якобы взятых в походе пленных (150 000 человек), захваченных у неприятеля знамен (170), орудий (600), линейных кораблей (9), заключенных мирных договоров, «освобожденных» городов и, наконец, художников, чьи шедевры он отослал в Париж (в том числе Микеланджело, Тициана, Веронезе, Корреджо, Рафаэля и Леонардо да Винчи){481}.

В ноябре Наполеон, поручив командование Итальянской армией своему зятю Шарлю Леклерку, отбыл на Раштаттский конгресс через Турин, Шамбери, Женеву, Берн и Базель, где его встречали ликующие толпы. Бурьенн вспоминал: «Прибыв в Берн ночью, мы проехали посреди двойного ряда экипажей, отлично освещенных и наполненных прекрасными женщинами; все кричали: “Да здравствует Бонапарт!”, “Да здравствует Миротворец”»[52]{482}. Наполеон въехал в Раштатт в карете, запряженной восьмеркой лошадей, с эскортом из тридцати гусаров (почести, которых обычно удостаивались монархи). Наполеон понимал, какой эффект это зрелище произведет на народное воображение, и хотел, чтобы молодая Французская республика в силе визуального воздействия не уступала старым европейским монархиям.

Кампоформийский договор ратифицировали 30 ноября в Раштатте. Австрии пришлось отдать свои главные рейнские крепости (Майнц, Филипсбург и Кель), оставить Ульм и Ингольштадт и отвести войска за реку Лех. В то время около 16 млн немцев не состояли подданными ни австрийской, ни прусской короны, и Наполеон хотел, чтобы Франция энергично вербовала себе сторонников среди них, поскольку славные дни Священной Римской империи, объединявшей этих людей, давно миновали. (Он даже назвал Священную Римскую империю «старой шлюхой, которую долго насиловал всякий, кто хотел»{483}.) Наполеон желал компенсировать потери германским правителям, уступающим Франции земли по Кампоформийскому договору, и предстать защитником малых государств от поползновений Австрии и Пруссии. В письме Директории 27 мая он прозорливо замечает: «Если идеи Германии не существует, нам нужно придумать ее для наших собственных нужд»{484}.

Переговоры, которые начал Наполеон (они тянулись до апреля 1799 года), дали ему прекрасную возможность для рассчитанной дипломатической пощечины. Король Швеции, владевший в Германии землями, имел наглость прислать делегатом барона Ханса Акселя фон Ферзена – бывшего любовника Марии-Антуанетты. «Он явился ко мне со всем самодовольством куртизана из “Бычьего глаза”», – сострил Наполеон в письме Талейрану, намекая на комнату [прихожую с круглыми окнами] в личных покоях Людовика XIV в Версале{485}. Фон Ферзену он заявил, что тот «принципиально неприемлем для всякого французского гражданина» и «известен лишь своей привязанностью к правительству, справедливо запрещенному во Франции, и своими бесплодными усилиями оное восстановить»{486}. Наполеон вспоминал: фон Ферзен «ответил, что его величество примет к сведению эти слова, и ушел. Я, разумеется, с обычными церемониями проводил его до дверей»{487}. Фон Ферзена отозвали.

Наполеон выехал из Раштатта в Париж 2 декабря 1797 года, остановившись в пути лишь для того, чтобы в качестве почетного гостя присутствовать в Нанси на обеде, устроенном масонской ложей. (Как правило, масоны, особенно в Италии, поддерживали его программу модернизации.) Наполеон в гражданском платье, в ничем не примечательном экипаже и в сопровождении лишь Бертье и генерала Жана-Этьена Шампионне приехал в столицу 5 декабря в 17 часов. «В планы генерала входило проехать незамеченным, – писал современник, – тогда, во всяком случае, он вел свою игру без шума»{488}.

Наполеон, слишком молодой, чтобы войти в Директорию и не желавший пока что восстанавливать ее против себя, в Париже держался скромно, хотя его приезд, когда о нем узнали, произвел сенсацию. Дочь Жозефины Гортензия вспоминала «едва сдерживаемую толпу из представителей всех сословий, нетерпеливых и жаждущих мельком увидеть покорителя Италии»{489}. Улицу Шантерен, на которой Наполеон с Жозефиной нанимали дом № 6 (название улицы означает «поющие лягушки»: поблизости некогда находилось болото), в его честь переименовали в Виктуар[53]. Вскоре Наполеон приобрел за 52 400 франков дом[54]. О почти патологической расточительности Жозефины можно судить по тому, что она потратила 300 000 франков на то, чтобы украсить арендованное жилище помпейскими фресками, зеркалами, купидонами, розовыми розами, белыми лебедями и так далее{490}.

Много лет спустя Наполеон вспоминал, что парижский период его жизни был для него небезопасен, не в последнюю очередь потому, что солдаты кричали на улицах: «Он должен стать королем! Мы должны сделать его королем!» Наполеон опасался отравления: многие считали (ошибочно), что именно это случилось с Гошем{491}. Сторонник Наполеона рассказывал, что по этой причине тот «избегал участия в политике, редко появлялся на публике и допускал к себе очень немногих генералов, ученых и дипломатов»{492}. Наполеон считал, что люди недолго будут помнить о его победах, и говорил, что «парижане не хранят впечатлений»{493}.

В 11 часов 6 декабря Наполеон встретился с Талейраном в министерстве иностранных дел, занимавшем Отель Галифе на улице Бак. За долгим разговором они присмотрелись друг к другу, и увиденное им понравилось. Тем же вечером Наполеон приватно обедал с членами Директории. Баррас и Ларевельер-Лепо приняли его радушно (пусть неискренне), Ребелль – довольно приязненно, остальные – прохладно{494}. В полночь 10 декабря, в воскресенье, правительство устроило Наполеону пышную встречу в Люксембургском дворце. Большой двор был осенен флагами. Специально построили амфитеатр [и алтарь Отечества] со статуями Свободы, Равенства и Мира. Наполеон стал