Сожженная заживо - Суад

— Я не осмеливалась в присутствии папы и мамы, которые тебя усыновили. Мне не хотелось причинять им боль. Ведь это именно они тебя воспитали, они сделали для тебя все, что могли.

— А я помнил о тебе. Как в моей комнате ты давала мне йогурт, и вдруг у меня выпал зуб, и кровь попала в стаканчик с йогуртом, я не хотел это есть, а ты меня заставила съесть. Вот что я помню.

— А я не помню… Ты знаешь, в тот момент я занималась еще и другими детьми, мама говорила, что я не должна заниматься одним тобой больше, чем другими детьми… И потом, у родителей нельзя было выбрасывать еду, она стоила слишком дорого для всех этих детей.

— А когда мне было четырнадцать или пятнадцать лет, мне так безумно хотелось тебя, ты знаешь… Я ревновал.

— Ревновал кого?

— Тебя. Я хотел бы, чтобы ты постоянно находилась там, со мной.

— А теперь? Сегодня?

— Мне очень хочется узнать тебя, узнать столько всего…

— Ты не обижаешься на меня за то, что у меня другие дети?

— Что ты! Это здорово иметь сестричек… С ними мне тоже хотелось бы познакомиться.

Он посмотрел на часы, пора было и мне возвращаться на работу.

— Жаль, что тебе надо идти, очень жаль. Я бы хотел остаться с тобой.

— Да, но я должна. Может быть, хочешь прийти к нам завтра?

— Нет, слишком рано. Я предпочитаю встретиться с тобой где-нибудь в другом месте.

— Тогда завтра вечером, в семь часов, на том же месте. Я приду с девочками.

Он был счастлив. Я и не ожидала, что все пройдет так легко. Я думала, он будет так обижен на меня, презирать за то, что я отдала его на усыновление. А он даже не спросил об этом. Он поцеловал меня, и я его поцеловала, мы сказали друг другу: «До свидания и до завтра».

И я пошла на работу, а в голове у меня словно гудел рой пчел. С души упал огромный камень. Что бы теперь ни случилось, я освободилась от многолетнего застарелого страха. Я сожалею о том, что не оказалась способна оставить моего сына со мной. Надо будет однажды, в самом деле, попросить у него прощения за то, что добровольно забыла его ради воссоздания собственной жизни. Я была мертвой в собственном сознании, вместо мыслей текла вода, я сама не знала, что делаю. Я словно плыла по течению. Я должна была ему это сказать и признаться: несмотря на то, что его отец бросил нас обоих, я любила его, этого человека. И не моя вина была в том, что он оказался таким же подлецом, как и другие. И еще одно признание я была обязана сделать: «Маруан, мне было так страшно, что я била себя по животу…» Он должен простить меня за то, что я это делала. Я думала, что если появится кровь, то это спасет меня, ведь я ничего не знала об этом. Тогда я ничего не испытывала, кроме страха! Сможет ли он понять меня и простить? Смогу ли я сказать все это своему сыну? А своим дочерям? Как они будут судить меня, все трое?

Я была в таком возбуждении, что не спала всю следующую ночь. Опять, в который раз, я бежала по саду как безумная, охваченная огнем.

Антонио предоставил мне самой разбираться со своими трудностями, в тот момент он не хотел вмешиваться, но видел, что со мной не все в порядке.

— Ты говорила с девочками?

— Нет еще. Завтра… Мы будем ужинать вместе с Маруаном, и я найду подходящий момент, чтобы с ними поговорить. Но мне страшно, Антонио.

— Дело сделано. Теперь ты не можешь отступать.

В три часа сорок семь минут ночи от Маруана пришло сообщение на мой мобильный: «Просто хочу сказать тебе, что у меня все в порядке и я тебя целую. До завтра, мама».

И я заплакала.

В тот вечер Антонио ушел к другу, чтобы оставить меня одну с детьми.

Субботний вечер, семь часов 16 ноября 2002 года.

Ужин был веселым. Они ели все подряд, их все смешило. Летиция, ужасная болтушка, не переставала тараторить, как всегда. Маруан пришел со своей подружкой. Для моих дочерей он пока официально оставался одним из детей, с которым мы были в приемной семье. Его присутствие их не удивило, они были счастливы «выйти в свет» субботним вечером с мамой и друзьями.

Они не росли вместе, но, тем не менее, имели вид соучастников. Я боялась, что эта вечеринка будет для меня испытанием. Антонио перед уходом сказал: «Если я тебе буду, нужен, позвони, я за тобой приду».

Как ни странно, но я чувствовала себя прекрасно и почти ничего не боялась. Только слегка беспокоилась по поводу моих девочек. Маруан подтрунивал над старшей:

— Ну-ка, Летиция, сядь-ка рядом со мной, иди сюда!

Он в шутку прижал ее к себе. А она наклонилась ко мне и шепнула:

— Какой он симпатичный, мама!

— Да, это правда!

— И какой красивый!

Я рассматривала всех троих. Маруан имел больше сходства с Летицией, особенно верхней частью лица. Временами в нем проявлялось выражение лица Нади, которая была более рассудительна и молчалива, чем ее сестра. Летиция всегда бурно выражала свои чувства, и ее реакции порой были очень импульсивными. Она унаследовала итальянский темперамент своего отца. Надя выглядела по сравнению с ними более волевой.

Поймут ли они? Я все еще воспринимала их как трехлетних девчушек и пыталась оградить от всего. А моя мать в возрасте Летиции была уже замужем и ждала ребенка…

Она ведь только что сказала мне: «Какой он красивый!..»

Не хватало им только влюбиться в собственного брата! Мое молчание грозило серией катастроф. Вот сейчас они расхохотались и подтрунивали над явно перебравшим господином. Он смотрел на наш стол и издалека обратился к Маруану:

— Чертов болван! Ну и повезло тебе! Четыре бабы на тебя одного! Четыре бабы, а я совсем один!

Маруан посмотрел на него свысока, было видно, что он задет. Он пробормотал:

— Сейчас встану и заткну ему глотку.

— Нет, пожалуйста, останься, не ходи!

— Ну ладно…

Хозяин ресторана поспешил деликатно выпроводить подвыпившего посетителя, и наш ужин завершился шутками и взрывами хохота.

Мы пошли проводить Маруана и его подружку до вокзала. Он жил и работал за городом, занимался уходом за садовыми и парковыми культурами. Казалось, ему нравилось его занятие, он говорил об этом мельком за столом.

Летиция и Надя пока еще не определились со своим будущим. Надя говорила о том, что хотела бы шить, Летиция перескакивала с одного на другое.

Они шли все втроем передо мной по улице, ведущей к вокзалу. Маруан посередке, Летиция держала его за одну руку, Надя за другую. В первый раз в своей жизни они делали это с полным доверием. Я все еще ничего им не сказала, а Маруан был великолепен. Он шептался с обеими сестрами так естественно, как будто бы они знали друг друга всегда. В моей жизни не было много радостей до брака с Антонио и рождения моих дочерей. Маруан родился в горе, без отца, а они в счастье, они для Антонио были настоящим сокровищем. Их судьбы такие разные, однако, смех делает их похожими все больше. Незнакомое чувство охватило меня. Я гордилась ими. В этот вечер я не испытывала недостатка ни в чем. У меня не было ни страха, ни грусти, на душе — полное умиротворение.