Вредность не порок - Лариса Ильина

— В этой машине, пожалуй, далеко не уедешь, — буркнул Ефим, я виновато кивнула, лихорадочно скрипя мозгами.

— Послушай, плевать на «жигуленок», поедем на твоей… Главное из области выбраться, а там разберемся.

Грунтовками ночью, конечно, быстро не проедешь, зато безопасно… Поедем! Где твой «мерс»?

Однако Ефим не торопился отвечать, монотонно постукивая ногой по полу, он смотрел в одну точку, словно меня и не было. Тут я толкнула его в плечо и отчеканила:

— Или ты берешь меня с собой, или я сейчас так заору, что сюда вся деревня сбежится…

— Это называется шантаж, — он вздохнул.

— Точно, — подтвердила я, бросая ключи на переднее сиденье, — пошли, шантажируемый…

Если бы меня попросили угадать, куда в нашей деревне можно спрятать «Мерседес», чтобы никто его не нашел, я сроду бы не отгадала. Ефим же особо не мудрил, загнав машину в старую конюшню возле речки. Конюшня преспокойно разваливалась уже не первый год и так примелькалась жителям, что как строение ее давно не воспринимали.

— Здорово, — сказала я, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье, — это, оказывается, теперь не конюшня, а гараж. А почему ты ее у друга во дворе не ставил, все надежнее, чем за гнилой калиткой?

Ефим покосился и неохотно пояснил:

— Машина всегда должна быть под рукой. И чтоб никого не дергать, если отъехать надо.

Я задумалась над его ответом, и язык у меня просто чесался спросить, не Ефим ли подъехал в ту жуткую ночку к дому Савченко. И силуэт машины похож, и повадка та же — мы почти бесшумно выкатывались без габаритов. Но вскоре я отвлеклась от своих мыслей, потому что заметила, как нервничает Ефим: губы сжаты, и глаза-щелки так смотрят, что прямо страх берет. Я помимо воли стала косить по сторонам, нервно сжимая кулаки, хотя толком и не понимала, что может случиться. И кто теперь стал нашим врагом, надеюсь, у Ефима будет время меня просветить.

Меж тем мы медленно объехали Горелки вдоль реки.

Чтобы попасть на шоссе, необходимо было проехать по улице Миляева, она выходит к окраине на грунтовку, а там, через поля, еще около километра. Ехать ночью без света через ржаные поля — то еще занятие, мы едва двигались, словно пробираясь на ощупь. Я тщетно пыталась разглядеть что-нибудь впереди, дорога, так же, как и шоссе, была пуста, но Ефим вдруг в сердцах ударил по рулю и выругался:

— Черт!

Оглянувшись назад, я увидела фары автомобиля, выруливавшего из Горелок на грунтовку; в отличие от нас сидящие в ней не прятались и не осторожничали. Машина резво вылетела на дорогу, лучи света то пропадали на мгновение, то дрожащими столбами врывались в черную ночную бездну. Решив, вероятно, не выяснять, кто же находится за рулем, Ефим врубил фары и нажал на газ.

«Мерседес» рванул вперед, словно только и ждал этого мгновения. Мужественно пережидая горячую волну страха, я защелкнула ремень безопасности и закрыла глаза. Выехав на асфальт, который, надо признаться, изобиловал многочисленными колдобинами, и не обращая на них никакого внимания, мы полетели в сторону города. Ефим молчал, изредка бросая быстрые взгляды в зеркало заднего вида, подпрыгивая на очередной кочке, я с тоской думала о том, чем все это может закончиться.

Вскоре шоссе нырнет в лес. Робко мечтая в душе, чтобы любимый хоть чуть-чуть сбросил скорость, я снова оглянулась. Дорога здесь делала поворот и уходила вверх. Через мгновение я увидела то, что хотела. Выехавшая вслед за нами машина неслась на предельной скорости, и, если только за рулем не сидел сумасшедший, было очевидно, что это по нашу душу.

— Это за нами? — не выдержала я в конце концов, Ефим кивнул. — А кто это?

— Не знаю, — процедил он сквозь зубы, и я сообразила, что беседовать он не настроен вовсе. Однако обстоятельства вынуждали, и, если только Ефим не собирался лететь подобным образом до самой Москвы, пора было вмешаться.

— Через четыре километра левый поворот, метров пятьдесят после моста… Мостик дохленький, на такой скорости… И вообще, сейчас дорога петлять начнет…

Не думаю, что Ефим ко мне особенно прислушивался, он и сам все видел, не сбросить скорость здесь было нельзя. Мне сильно полегчало, тем более машины сзади видно не было, наверное, тягаться с «Мерседесом» было сложновато.

— Пока оторвались, — бросил Ефим сквозь зубы, — но как приклеился, собака, как репей…

Я вглядывалась в окно. Как я и предполагала, погодка вскоре дала о себе знать, небо обложило полностью, и начал накрапывать дождь. Дождь в подобных обстоятельствах дополнение крайне неприятное, но я утешала себя мыслью, что мы сумеем оторваться от преследователей и свернем с шоссе раньше, чем они сообразят, в чем дело. Сейчас мы снова окажемся на открытой местности и увидим слева огни города. Дорога здесь проходит по равнине километра три, потом снова начинается лес, перед самым лесом — мост. Если мы успеем добраться до моста до того, как та машина покажется на равнине, то гонку мы выиграли. Ни один умник не догадается, что мы уйдем на проселочную дорогу.

Таким образом, я почти праздновала победу, размышляя о том, что гоняться с «Мерседесом» по ночному лесу — дело зряшное, а три километра по прямой для него и вовсе пара пустяков. Я уже открыла рот, чтобы изложить Ефиму свой «план захвата Парижа», но тот вдруг громко чертыхнулся. Сзади за поворотом мелькнул луч света. Ефим затормозил так резко, что я чуть не удавилась на ремне безопасности, выключил габариты и вывернул руль влево. На мгновение перед глазами мелькнул знак «кирпич» на облезлом деревянном шлагбауме, задние колеса взвыли вместе со мной. С чувством приложившись головой о стекло, пару секунд я вообще ничего не соображала. Я схватилась за голову и икнула. Пока я отвлекалась на успокоение организма, машина продолжала лететь вперед. Я с некоторым удивлением заметила, что двигаемся мы почему-то боком. После чего осознала, что поводов для веселья у нас очень мало. Ефим, матерясь, тщетно пытался выровнять машину, но все было бесполезно. Мокрая глина на дороге превратилась в каток. «Мерседес» вдруг тряхнуло, он взлетел ввысь, я заорала, пытаясь во что-нибудь вцепиться руками. Тут мы влетели в какой-то странный кустарник, лобовое стекло вдруг дрогнуло и покрылось десятками мелких трещин.

Мне показалось, что на машину сверху что-то рухнуло, крыша загрохотала, нас перестало вертеть, но не успела я обрадоваться, что осталась жива, как «Мерседес» начал заваливаться вперед, словно кто-то поднимал его за багажник.

Это было очень странно. Сжавшись в комок, я пыталась сообразить, что случилось, и неожиданно увидела, как капот машины стал необъяснимо меняться. Пока я моргала на все это через треснувшее стекло, Ефим открыл свою дверцу и вывалился вон. На меня же напало странное оцепенение, я не могла оторвать глаз от темного мерцающего пятна, неумолимо наползающего на капот. Меж тем машина накренилась еще больше, я начала соскальзывать, теперь меня удерживали лишь ремни безопасности. Уперевшись рукой в торпеду, я попыталась отстегнуть ремень, но собственный вес мешал. Пугающая чернота поползла вдруг по лобовому стеклу, покрытое тысячами трещин, оно долго не выдержит, это я понимала, поэтому предприняла попытку вылезти из-под ремня. Но тот, кто пробовал когда-нибудь такое проделать, знает, что это дохлый номер.