Женщины могут все - Нора Робертс

София не сознавала, что ее смех перешел в плач и что по ее щекам текут слезы.

— Рене, я хочу похоронить отца. Дай мне сделать это. Дай мне принять в этом участие. А потом нам никогда не придется видеться или разговаривать друг с другом.

Рене сунула носовой платок обратно в сумочку и шагнула вперед. В комнате сразу стало тихо. Все ждали, когда София встанет.

— Он принадлежит мне. А тебе не достанется ничего.

— Рене… — София протянула руку и со свистом втянула в себя воздух, получив по ней хлесткий удар.

— Миссис Аванс.. — предупредил Клермонт и взял Рене за локоть.

— Пусть она не прикасается ко мне! Если ты или кто-нибудь другой из вашей семьи еще раз позвонит мне, он будет иметь дело с моими адвокатами! — Рене вздернула подбородок и выплыла из комнаты.

— Она делает это назло, — пробормотала София. — Просто назло…

— Мисс Джамбелли… — Мейгир тронула ее за руку. — Присядьте, пожалуйста. Сейчас я принесу вам кофе.

— Не хочу я никакого кофе. Скажите мне только одно. Ваше расследование сдвинулось с мертвой точки?

— Мне очень жаль, но мы не можем сообщить вам ничего нового.

— Когда нам выдадут тело моего отца?

— Останки вашего отца были выданы сегодня утром его ближайшей родственнице.

— Понятно. Я даром потратила свое и ваше время. — Она вышла, рывком вынула из сумочки мобильный телефон и набрала номер Элен Мур. Ей ответили, что та находится в зале суда и что связаться с ней невозможно.

— Думаешь, она сможет остановить Рене?

— Не знаю. Я должна попробовать. — Затем София позвонила Джеймсу Муру и с досадой узнала, что он на совещании. Придя в отчаяние, она попросила соединить ее с Линком.

— Линк? Это София. Мне нужна помощь.

Пилар сидела в саду на каменной скамье. Было холодно, но она отчаянно нуждалась в глотке свежего воздуха. В доме она чувствовала себя как в каменном мешке. Такого прежде не было. В каменном мешке со стенами и окнами, под охраной людей, которые любили ее больше всего на свете.

«Эти люди следят за мной как за инвалидом, который может умереть в любой момент», — думала она.

Они убеждены, что Пилар горюет. Ну и пусть. Это не самый большой из ее грехов. Пусть верят, что она безутешна.

На самом деле она ничего не чувствует. Не может чувствовать.

Разве что, к собственному ужасу, намек на облегчение.

Да, сначала она испытала шок, ощутила горе, скорбь и печаль, но это быстро прошло. И Пилар было стыдно этой бесчувственности, так стыдно, что она изо всех сил избегала своих родных. Так стыдно, что она почти все рождественские каникулы провела у себя в комнате, боясь посмотреть дочери в глаза. А вдруг София увидит в них фальшь?

«Неужели женщина может так быстро перейти от любви к равнодушию, а затем и к полному безразличию? Неужели я действительно никогда не испытывала ни настоящей страсти, ни сострадания? И не это ли оттолкнуло от меня Тони? — думала Пилар. — Или мои чувства убило его беспечное отношение к нашему браку?»

Впрочем, сейчас это не имело значения. Тони мертв, а она пуста.

Пилар встала и пошла к дому, но остановилась, увидев на тропинке Дэвида.

— Я не хотел тревожить вас.

— Все в порядке.

— Я старался держаться от вас подальше.

— В этом не было нужды.

— А мне казалось, что была… Пилар, вы выглядите усталой. «И одинокой», — подумал он.

— Наверно, все мы устали. Я знаю, что в последние дни вы взяли на себя множество дополнительных обязанностей. Надеюсь, вы знаете, как я ценю это. — Когда Дэвид шагнул вперед, она едва не попятилась, но заставила себя остаться на месте. — Как вы встретили Рождество?

— Мне пришлось нелегко. Могу сказать только одно: я жду не дождусь, когда кончатся каникулы и дети пойдут в школу… Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Едва ли. — Пилар хотела извиниться и снова сбежать к себе. Но во взгляде этого человека было что-то, что не позволило ей так поступить. Она смотрела на него и слышала свой голос как бы со стороны. — Дэвид, от меня нет никакого толку. Я не могу помочь Софии. Она пытается забыть о своих делах и проводит много времени в кабинете, пытаясь научить меня секретарской работе. А я все порчу.

— Извините, но это глупости.

— Нет, правда. Я недолго работала в офисе, но это было больше двадцати пяти лет назад. За это время все изменилось. Я не умею пользоваться этим чертовым компьютером, не знаю иностранных языков и не догадываюсь о назначении половины документов. София должна была бы бить меня линейкой по рукам, а она гладит меня по головке, боясь огорчить. Но огорчается именно она, а я не могу помочь ей.

Пилар прижала пальцы к виску.

— Вот я и убежала. Это у меня чертовски хорошо получается. Я убегаю, потому что не могу смотреть ей в глаза. Она убивается из-за Тони, пытается уговорить Рене не предъявлять права на его тело. Она очень горюет. Просто не показывает виду. Вопрос остается открытым, и так будет, пока полиция не… Но ей нужен этот обряд, этот ритуал и то, чтобы тело ее отца не досталось Рене.

— Она нуждается в нем по-своему. Вы знаете это. А вы — по-своему.

— Я не знаю, нуждаюсь ли в нем вообще… Мне нужно идти. Не желая оставлять Пилар одну, Дэвид пошел с ней к дому.

— Пилар, вы думаете, София не знает, как много она для вас значит?

— Знает. Как и то, что для отца она не значила ничего. Ребенку трудно жить с этим.

— Верно. И все же они живут.

Она остановилась у террасы и посмотрела на Каттера:

— Вы когда-нибудь боялись, что одной вашей любви им не хватит?

— Каждый день.

Она грустно усмехнулась:

— Это ужасно, но ваши слова принесли мне облегчение…

Пилар открыла боковую дверь и увидела бледную как полотно дочь, безвольно сидящую на софе, и Линка Мура, державшего ее за руку.

— Что? — Пилар подбежала к дочери и опустилась перед ней на корточки. — Малышка, что с тобой?

— Мы опоздали. Линк сделал попытку. Даже получил решение об отсрочке выдачи тела, но слишком поздно. Мама, она кремировала его. Договорилась обо всем заранее…

— Мне очень жаль. — Расстроенный Линк, продолжавший держать Софию за руку, потянулся к Пилар. — Она забрала тело и сразу же отвезла в крематорий. Ритуал начался еще до того, как мы получили решение.

— Мама, его больше нет…

Всю долгую зиму лозы спали. Поля тянулись акр за акром, впитывая дождь, застывая от мороза и вновь оттаивая после недолгих, дразнящих оттепелей.