Дочь - Джейн Шемилт

Я развязываю ему шнурки, стягиваю ботинки. Он на мгновение пробуждается:

– Останься. Ложись рядом.

Я закрываю за собой дверь, сливаю в ванной воду. Затем спускаюсь на кухню и медленно снимаю одежду, которую надела для похода на Голден-Кэп. За окном уже совсем светло, но пошел дождь. Так что получить удовольствие от прогулки мне бы все равно не удалось. Я расшнуровываю и снимаю туристские ботинки. Берти кладет на мои ноги свою тяжелую голову. Ему нравятся мои шерстяные носки.

Бристоль, 2009

Восемь дней спустя

Тэд пришел, как всегда, поздно. Под глазами круги, одежда помята – наверное, одевался второпях после операции. Я была рада его видеть. Он сказал, что с Бет все получилось случайно и только один раз. И я ему поверила, потому что он был мне нужен. Потому что одной с этой бедой было не справиться.

Тэд молча подошел к плите, где стояла подогретая для него еда. Но мясо уже подсохло, а картошка сморщилась.

– Давай я сделаю тебе омлет.

– Не надо, – он взял из буфета бутылку вина, налил два бокала и тяжело опустился на стул. – Извини, что не позвонил. Оперировал весь день. Где мальчики?

– Насчет Тео не знаю, а Эд спит.

– Так рано?

– Он сильно устает, пусть отоспится. Аня не может убраться в его комнате, потому что он поздно встает, – я помолчала. – Приходил Майкл. Мы разговаривали с Гарольдом Муром, и он…

– Кто такой этот Гарольд Мур?

Я напомнила, что это наш сосед, затем рассказала о голубом фургоне у театра.

Тэд кивнул.

– Мне кажется, я видел там голубой автомобиль, может быть, это был фургон. Один или два раза, – он пожал плечами. – Думаю, скоро выяснится, что это машина кого-то из служащих театра. В любом случае на свидетельство дауна особо полагаться не стоит.

– Но Гарольд мог увидеть что-то важное. Он очень волновался, когда показывал свои рисунки.

Тэд молча ел.

– Майкл воспринял его слова серьезно, – продолжала я.

– Ну, допустим, у театра стоял голубой автомобиль. Что дальше?

– А дальше… вот, у меня есть схема. Посмотри, может, что-нибудь добавишь.

Тэд отодвинул пустую тарелку, начал рассматривать мои круги. Семья. Школа. Соседи. Театр.

– Тут нужен еще круг. Враги и недоброжелатели.

– Откуда у пятнадцатилетней девочки враги?

– Не у нее. У нас.

– Но я подозревала отца Джейд и даже мужа Ани. Они тут ни при чем, – я посмотрела на него. – Ты думаешь, у нас есть враги?

Тэд грустно усмехнулся.

– Моему ассистенту однажды прокололи шины. Он тоже удивлялся, откуда у него взялись недоброжелатели. Я хочу сказать, у докторов такая жизнь: где-нибудь ошибешься – и все, на тебя затаили обиду.

– Боже… – у меня на глаза навернулись слезы.

Тэд подошел, и я снова ощутила знакомый аромат.

– Вспоминается лето.

– Что? – он отстранился и посмотрел мне в глаза.

– От тебя пахнет лавандой. Но не думай, запах мне нравится, – я взяла его руку. Мы уже несколько дней не прикасались друг к другу.

Он высвободил ее и, погладив мою спину, снова всмотрелся в круги.

– Это ароматизатор, которым сестры опрыскивают комнаты после операции. Наверное, дорогой.

– Кстати, ты в последнее время давал мальчикам наличные?

– Нет, а в чем дело? – удивился Тэд, доставая из кармана мобильный.

– Я видела у Эда деньги.

Он поморщился.

– Не знаю, откуда они взялись. Мой банк перечисляет им деньги на карточки. Так что никаких наличных. Теперь извини, мне нужно позвонить ассистенту, чтобы он подобрал снимки для завтрашней операции.

Я так устала, что думать ни о чем не хотелось. Ладно, о деньгах у Эда спрошу утром. Тэд лег в постель. Когда я пришла, он уже спал. А вот я долго лежала, пытаясь представить, кто бы мог затаить на нас злобу. Ничего путного в голову не приходило.

Бристоль, 2009

Девять дней спустя

За завтраком Эд нервничал. Накладывая себе в миску овсянку, одну ложку вывалил на стол.

– Мама, что ты делала в моей комнате?

– Ты заснул, даже не сняв ботинки, – ответила я. – Кстати, что это у тебя за деньги?

– Не твое дело, – буркнул он и, проглотив кашу, добавил: – У нас в понедельник благотворительный вечер в гребной секции, после соревнований. А я казначей.

Теперь стало понятно, почему он так устает и поздно приходит. Перетренировался.

Тэд еще спал наверху, операции по субботам начинались позднее, а я, проводив Эда, беспокойно заходила по кухне. Потом позвонила Майклу. Он сказал, что у всех служащих театра есть алиби.

– И что дальше?

– Попробуем реконструировать события вечера четверга. Если появится что-то новое, я дам вам знать.

Значит, какая-то девочка будет выступать в роли моей дочери. Сядет у театра в голубой фургончик примерно в десять тридцать вечера, а потом, когда съемка закончится, выйдет и отправится домой. На это я смотреть не буду.

Позвонил Фрэнк – ответил на оставленное сообщение. Сказал, что я могу начать работу в клинике, если уверена в себе. Как всегда, в начале декабря – большой наплыв пациентов. В основном с простудой. Могу ли я выйти послезавтра?

Бристоль, 2009

Одиннадцать дней спустя

Я не садилась за руль много дней, но руки и ноги все помнили. В моем кабинете было чисто, на столе полный порядок. Я достала из сумки стетоскоп и ауроскоп, рядом положила блокнот с бланками рецептов. Вошла Линн, мы обнялись.

– Первый день самый трудный. Держитесь. Если что-то понадобится, я рядом, – она вышла, вытирая ладонью глаза.

Потом пришла Джо с чашкой чая. Поцеловала меня.

– На сегодня мы записали к вам легких пациентов, так что все в порядке.

Первым был худенький мальчик лет шести. Челка, большие карие глаза. Его мама в голубом сари молча сидела неподалеку. Мальчик на хорошем английском сказал, что у него болит горло. Да, воспаление, к тому же повышенная температура. Когда они ушли, я обнаружила, что в эти минуты боль у меня внутри, кажется, чуть ослабла. Глотнув горячего чая, я пригласила следующего пациента. Невысокая сухая женщина с опущенными плечами жаловалась на плохой сон, аппетит и отсутствие интереса к жизни. Я осмотрела ее, назначила анализы и отпустила. Потом были еще тринадцать пациентов. Последним вошел молодой строитель, у которого стреляло в ухе. Тут выяснилось, что в моем ауроскопе слабый луч и надо сменить батарейки. Я раскрыла в сумке отделение, где сверху в специальных ячейках из губчатой резины обычно стояли стеклянные флакончики с морфином и петидином. Там же – жидкий нурофен и противорвотные средства. У меня мелькнула мысль проверить, не просрочены ли они. Однако ни одного флакончика с морфином не оказалось. Все ячейки были пустые.