Русская рулетка. Немецкие деньги для русской революции - Герхард Шиссер

О снятых господином Хьелътом суммах мы каждый раз будем докладывать Министерству иностранных дел для возмещения.

Всего через 10 дней после того, как Дойче Банк утвердил выдачу Хьельту ста тысяч марок, его даже принимает рейхсканцлер. Статский советник возглавляет финскую делегацию, которая хочет обсудить с главой германского государства желанное «снятие апельсиновой корки» с Финляндии. Однако Надольный, руководитель Восточного отдела в Министерстве иностранных дел, подчеркивает при этом, что национальная самостоятельность Финляндии «первой из держав должна быть признана Россией».

Финский генерал Маннергейм пишет, что лишь «под нажимом германских требований Финляндия была признана советским правительством независимым государством».

По поводу этой проблемы повздорили Ленин и Троцкий. Троцкий считает недоказанным, что независимость Финляндии отвечает воле финского народа. Но Ленин одерживает верх, и 31 декабря 1917 г. следует признание независимости Финляндии со стороны России. 4 января 1918 г. соответствующий декрет Совета Народных Комиссаров официально утверждается. И в тот же день по указу кайзера Вильгельма II происходит дипломатическое признание Финляндии Германией.

Однако национальная независимость этой страны очень быстро оборачивается кровавой гражданской войной между «красными» и «белыми». Берлин делает ставку на оба цвета: «красные» Ленина продолжают получать в Петрограде свои уже почти привычные огромные суммы, а созданные генералом Маннергеймом «белые» части получают дорогостоящее оружие. 30 января 1918 г. барон фон Маннергейм через финское представительство в Стокгольме срочно просит по телеграфу политическую секцию Генерального штаба вооруженных сил в Берлине «о переправке как минимум 10–20 тысяч винтовок, 50 пулеметов с боеприпасами, полевых телефонов и мощных беспроволочных приемников и передатчиков, а также 100 егерей».

Уже 17 февраля Маннергейм, вынужденный бежать от «красных» из Хельсинки/Гельсингфорса в Ваазу, получает «егерей», 40 000 винтовок, 70 пулеметов и даже четыре орудия с большим количеством боеприпасов. Берлин не жалеет средств на борьбу с «красными» в Финляндии. Через 4 дня Людендорф после некоторых колебаний решается направить германский экспедиционный корпус из 10 000 человек через Балтийское море — он получает название «Остзейская дивизия» — посреди обширных минных полей к южно-финскому побережью.

Германский кайзер лишь 12 марта, на совещании с ведущими стратегами из руководства Рейха, дает свое согласие на двойную игру с революционной Россией Ленина и «белой» гражданской войной Маннергейма против финских «красных». Людендорф пишет по этому поводу, что «не финские, а всецело германские интересы привели наши войска в Финляндию».

Двумя днями позже это подтверждают крупные германские промышленники Гуго Стиннес и Альберт Баллин, пригласившие на завтрак президента финского Сената Свинхувуда. Требования крупных промышленников к Финляндии бессовестны и недипломатичны. Речь идет о запасах огромных финских лесов, об энергетических ресурсах речных порогов, о перестройке всей железной дороги с широкой российской колеи на нормальную европейскую, о создании германо-финской торговой компании, которая должна направлять и контролировать всю финскую торговлю, и кое о чем еще. Президент финского Сената неприятно поражен такими дерзостями и приостанавливает все проходящие в это время в Берлине коммерческие переговоры своей делегации с немцами.

Однако крупных германских промышленников не мучает совесть из-за их недипломатичных притязаний, они, совершенно напротив, считают их оправданными. В конце концов, это ведь было недвусмысленно сформулировано при установлении германских требований по поводу военных целей еще в начале войны в 1914 г.

Снятие «апельсиновой корки» — Финляндии — в рамках германской политики в отношении периферийных государств очень наглядно демонстрирует переплетение кайзеровской политики, пронизанной манией величия, экспансионистских целей военных из Генерального штаба, агрессивной германской внешней политики Министерства иностранных дел, планов крупной промышленности относительно территориально-экономического проникновения с захватом капиталов. Но пример Финляндии показывает также, что все это недостижимо без кровавого насилия.

Ничто не иллюстрирует лучше территориальные масштабы германской стратегии в отношении периферийных государств, чем письмо добровольного сотрудника Министерства иностранных дел и организатора «Лиги иноземных народов России» остзейского барона Икскуля всего лишь 30-летнему советнику посольства Отто Понтеру фон Везендонку с дружеской признательностью за его неутомимую деятельность и активность в связи с революционной политикой в российских периферийных государствах. Икскуль предлагает — очевидно, скорее в шутку — соорудить два памятника в честь заслуг Везендонка: один — на северной оконечности Финляндии, другой — на южной оконечности Кавказа.

В качестве заметки на полях по поводу германской политики «апельсиновой корки» упомянем еще только, что роялистские круги в Финляндии, как и в Германии, в то время всерьез планируют посадить на финский трон германского принца. В качестве кандидатов называются принц Оскар Прусский, герцог Адольф Фридрих Мекленбургский, с которым хорошо оплачиваемый статский советник Эдвард Хьельт не раз беседует по этому «финскому вопросу», и принц Фридрих Карл Гессенский. По случаю аудиенции у германского кайзера инкогнито приехавшего Свинхувуда и его министра иностранных дел 26 августа 1918 г. присутствующие сходятся на Карле Гессенском, зяте германского кайзера.

УДАР КУЛАКОМ В БРЕСТ-ЛИТОВСКЕ

Русские приезжают в Брест-Литовск, не очень гостеприимный город у железнодорожной линии Варшава — Москва на оккупированной германскими войсками пограничной территории российской части Польши, несколько наивными и полными надежд. Здесь в рождественскую неделю в конце 1917 г. должен быть официально подписан мирный договор между Россией и Германией.

Сразу же после успешного захвата власти большевиками новое правительство в Петрограде распоряжается о прекращении военных действий на российско-германском фронте и предлагает немедленное перемирие. Это был тот момент, которого давно и с нетерпением ожидал шеф германского Генерального штаба Эрих Людендорф, чтобы, наконец, перебросить массу германских войск с Восточного фронта для усиления Западного фронта.

Людендорф позднее вспоминает в своих мемуарах:

«Мысль о наступлении во Франции в 1918 г. уже в ноябре волновала многих вождей на Западе, меня, наверное, в первую очередь. Поэтому я с наивысшим напряжением ждал того дня, когда’ российское правительство попросит нас о перемирии. На фронте в ноябре на многих участках дело доходило до заключения местных перемирий. Частей, которые вели с нами переговоры, становилось все больше, с предложениями о прекращении военных действий приходили уже некоторые русские армии. Соглашения о перемирии кое-где вновь расторгались. Это была запутанная картина — наполовину война, наполовину мир…

26 ноября российский главнокомандующий, народный комиссар Крыленко, запросил по радиотелеграфу, готово ли Верховное командование германской армии к перемирию. Мы ответили утвердительно. Уже 2 декабря русские посредники пересекли немецкие линии. Переговоры немедленно начались в Брест-Литовске, где все еще находилась ставка главнокомандующего на Востоке. 15-го было подписано перемирие. Демаркационными линиями стали проволочные заграждения с обеих сторон. По желанию русских, на некоторых переходных пунктах было даже