В прорыв идут штрафные батальоны - Евгений Погребов

— Во! Рокатулет, черт его побери, — обрадовался Маштаков. — Незаменимая вещь, говорит, в тайге.

Колычев заинтересовался. Позвал с собой Тимчука. Тот тоже не новичок в зимнем лесу.

Загадочным рокатулетом оказался четырехметровый березовый хлыст, приваленный сверху ворохом елового лапника. Радиусом два метра оттоптан вокруг него снег и тоже выстелен лапником. Подожженный одновременно в нескольких местах ворох лапника, сгорая, воспламеняет березовое бревно. Оно горит не сильным пламенем и долго тлеет. Люди вповалку укладываются вкруговую, ногами к огню. Даже если заснут, беды большой не случится. Целое отделение вокруг укладывается.

Но где набраться подходящих березовых лесин? Ни топоров, ни пил у штрафников с собой нет.

— Сухостой поваленный под снегом должен быть. Ногами нащупать можно, — поясняет Сидорчук Он доволен, что его опыт обитания на таежном лесоповале пригодился товарищам.

Возвращаясь, Павел разыскал Грохотова с Ведищевым, распорядился связаться с Маштаковым, перенять опыт.

В десять часов поступил вызов в штаб.

Колычев был готов к докладу. В роте — без происшествий. Часом раньше взводные доложили: ни больных, ни обмороженных, ни таких, кто повредил бы ногу за время марша неумело намотанной портянкой. Люди рассредоточены в лесу, ждут приказа на дальнейшие действия. И это было удивительно для чрезвычайных условий, в которых они находились.

К тому же Колычеву удалось под утро поспать у мини-рокатулета, устроенного связными и ординарцем. Спал он крепко, без страхов и сновидений. Намереваясь прикорнуть минут на тридцать-сорок, проспал здоровым, невспугнутым сном около двух часов.

Вначале не поверил даже. Показалось, только-только приклонил голову. И это тоже было удивительно для состояния его духа последних дней.

Штаб размещался на колесах, в кузове «Студебеккера», на скорую руку переоборудованного в будку с фанерным покрытием. В голове, в метре от кабины — снарядный ящик с полевым телефонным аппаратом. Под потолком, строго над ящиком, — автомобильная фара, подключенная проводом к аккумулятору. В центре стола, склонясь над расстеленной картой, начальник штаба Сухорук По бокам, сидя на откидных скамьях, комбат Балтус и оба помощника начштаба — Доценко и старший лейтенант Боровицкий. Последний прибыл в батальон за несколько дней до отправки на фронт. Колычев видел его впервые. Молодой, не старше Павла, очкарик интеллигентского склада, скорее всего из запаса.

Сухорук знакомит командиров рот с обстановкой и боевой задачей. Сверяясь указательным пальцем с отметками на карте, говорит громко и четко:

— Противник располагается по краю болота. Его передний край вынесен к дому лесника. Огневые точки обозначены на картах, их вы получите позже. Обнаруженные дзоты также показаны на схеме. Штрафной батальон меняет два полка стрелковой дивизии и занимает участок обороны от дороги на Никольское и до населенного пункта Грачи исключительно. Слева от нас энский стрелковый полк, справа — полк воздушно-десантной бригады, действующий как стрелковая часть. Наша задача — выбить противника с занимаемых позиций, освободить от гитлеровцев поселок Маленичи и располагающийся в километре за ним лесозавод. Время атаки и сигнала связи получите позднее. Санчасть расположена у развилки дорог на Никольское. Мин на переднем крае противника не обнаружено, а проволочные заграждения частично разрушены нашей артиллерией…

Балтус, следивший за выражением лиц командиров рот, сделал короткий пресекающий жест рукой. Встал вровень с замолчавшим на полуслове Сухоруком, предупредительно постучал пальцем по корпусу телефона.

— Приказ наркома обороны номер двести двадцать семь известен больше как приказ «Ни шагу назад!». И прежде всего он касается штрафных воинских формирований. Для штрафников — это приказ прямого действия, понимаемый буквально. Отступать штрафники не имеют права. Требую, чтобы это положение было доведено до каждого солдата и каждого командира. Мы не имеем права на шаг назад. Вот та истина, которую должен усвоить каждый солдат и каждый офицер. Сейчас не сорок первый год и даже не середина сорок третьего. Командование приказывает взять Маленичи, и Маленичи должны быть взяты! — Чем больше высоты и металла появлялось в голосе комбата, тем явственней проступал в нем характерный прибалтийский акцент. — И по тому, как батальон выполнит приказ, как отличится каждый на своем участке, будут судить о вас, командирах рот, и обо мне как командире. О нашем соответствии занимаемым должностям. Предупреждаю: обратного хода в свои окопы, как было раньше, здесь не будет. Трусов и паникеров расстреливать на месте и списывать за счет боевых потерь. Объявите в ротах, что по бегущим с поля боя паникерам я прикажу стрелять из пулеметов. Пулеметы будут выставляться в окопах сразу за тем, как роты поднимутся в атаку.

Угроза комбата выставлять за спиной штрафников пулеметы подействовала. С чего бы вдруг? На Курской дуге обходились без пулеметов. Прежде чем разойтись по своим «хозяйствам», командиры рот устроили всеобщий пятиминутный перекур.

Трухнин и Харин, поддерживавшие отношения с Доценко, располагали на этот счет дополнительной информацией.

— Доценко говорил, что фронт здесь с осени стоит, — делился сведениями Трухнин. — Маленичи эти пехота не раз пыталась брать, но безуспешно. Умыли фрицы пехоту в болоте.

— Видать, и нам передряга предстоит серьезная, если комбат с акцентом заговорил, — прикинул Корниенко. — Пугать-то нас зачем? Пуганые…

— Думаешь, пугает? — насторожился Заброда. — Мне кажется, темнит что-то батя, недоговаривает.

— А что туг думать?! — вскидывается желчный Харин. — Мы-то пуганые, да вот воинство у нас тухловатое. Большинство под бабскими юбками отсиживались, пока мы тут кровь проливали. Порох только на стрельбах нюхали. Встретят немцы шквальным, и побегут стадом, кто назад, а кто вперед с поднятыми руками.

— Любишь ты, Иван, нагонять тоску, — урезонивает его Корниенко. — Но Заброда прав — недоговаривает чего-то комбат. Неспроста о пулеметах заговорил.

Соглашаясь в душе с Забродой и Корниенко, Павел усматривал за угрозой комбата иной смысл и более глубокий подтекст, чем простое желание нагнать страху. Взглянуть бы на карту. Сухорук говорил, что противник располагается по кромке болота. Значит, наши и немецкие позиции разделяет трясина, и наступать придется по топкой хляби. Насколько топкой? Что вообще за болото? Какова крепость льда? Выдержит ли он массу солдат? А что, если под ледяной корочкой кроются незамерзающие «окна»? Что тогда?

Представив, что может случиться тогда, Павел предположил, что все это известно Балтусу, и, кажется, вполне проникся опасениями комбата за успех предстоящей боевой операции.

Поделился своими соображениями с Трухниным как с более опытным и рассудительным.

— Ерунда! — с ходу отмел его предположения Харин. — Какие топи?! Пехота же по осени по ним ходила. А сейчас морозяка градусов под пятнадцать. Сапог в грязи и то не запачкаешь.

— Сапоги-то ладно. Как бы с головушкой в нее не уйти, — спокойно возразил Павел, хотя внутренне готов был вспыхнуть. — Я знаю, что такое болота. Доводилось в сорок втором на Волховском фронте на брюхе по ним поползать.