История с попугаем - Марина Серова

– Почему ты мне не сказал? – спросила я, подходя вплотную к Дюреру. – Ты же меня сразу узнал, ведь я нисколько не изменилась.

– Женя, я не мог… ты бы испытывала ко мне только жалость.

– Ладно, проехали, – усмехнулась я. – Сейчас я тоже испытываю к тебе жалость. Ты весь в помете попугая. Переоденься, что ли.

– Ты смеешься? Ты на меня не сердишься? – улыбнулся Альберт.

– Не сержусь. Хотя до недавнего времени ты у меня был в самом начале списка подозреваемых, – призналась я. – Так что там с кладом?

Альберт подошел к птице и легонько почесал ее подмышку – если у попугаев бывает подмышка. В общем, грудку под крылом. Вопреки моим опасениям, Аркаша не пустил в ход свой страшный клюв, а довольно притих.

– Орешки, – ласково произнес художник. – Фортуна. Козырь. Орешки.

Глаза попугая вспыхнули, крылья распахнулись.

– Орешки! Фортуна! Контор-р-ра! Левая стена. Левая. Орешки! Два кирпича впр-р-раво. Напр-р-раво.

– При чем тут орешки? – нахмурилась я. И теперь уже Альберт взглянул на меня с искренней жалостью.

– Женя, тебя что, контузило взрывом? Это бриллианты. Он так их называет. Видимо, Козырь его приучил. Самое дорогое, что есть на свете. Для Козыря это были его драгоценности, а для попугая – орешки.

Я обхватила ладонями голову моего Дюрера и поцеловала его в губы.

– Ты гений, – сказала я, – но все-таки пойди переоденься. У нас впереди долгая ночь.

За моей спиной кто-то прокашлялся. Я обернулась и встретила мрачный взгляд Николая Муромцева.

– Давай вызывай полицию, – велела я мужику.

– Зачем это? – скривился Николай.

– Ты чего?! Они твою жену убили! – я во все глаза глядела на браконьера.

– Так убили же. Обратно не оживет, – философски заметил Муромцев. – Некуда и спешить.

– Ну, знаешь… Да стрельбу из обреза слышало полгорода. А твою динамитную хрень – вторая половина! Странно, что до сих пор здесь ни одной мигалки не слышно.

– Какие еще мигалки, – ухмыльнулся Коля. – Ты ж не в городе. Место у нас глухое, ничего и не слыхать. И люди такие – знают, что в дела чужие соваться не след. Дольше проживешь. Подумаешь, рыбу кто-то глушит… А участковый уехал давно. У него баба на хуторе, так он там ночует.

– Та-ак, – протянула я, поглядывая на Муромцева. – И чего же ты хочешь?

– А я с вами поеду! – решительно заявил браконьер. – Я тут не останусь.

Я представила залитый кровью дом, мертвую Зою, сидящую на диване…

– Ну ты даешь! – искренне восхитилась я.

– А чего? – оскалил желтые зубы мужик. – Вы, значит, с дристуном за камушками поедете, а я за вами навоз буду разгребать? Так, что ли? Не-е, я с вами. А Зойка подождет. Торопиться ей теперь некуда…

Я посмотрела на небритую физиономию браконьера, на сжатые челюсти, низкий лоб и горящие крестьянской хитростью глазки и поняла – этот не отстанет.

– Поехали, – устало бросила я. – На моей машине поедем.

Пока мы препирались, Альберт успел заглянуть на свою половину дома, умыться и переодеться. Мне оставалось сделать еще одно неотложное дело. Я взяла клетку, в которой Аркадий приехал в Балахов, открыла дверцу и пригласила птицу:

– Прошу! Поехали за орешками.

Попугай подумал, подумал, покачался немного на жердочке, в потом вдруг резко вспорхнул и влетел в клетку. Я захлопнула дверцу и отнесла клетку в свой «Фольксваген», удобно устроила на заднем сиденье. Потом села за руль. Мужчины поместились так: Коля плюхнулся рядом со мной, и Дурову ничего не оставалось, кроме как разместиться позади, по соседству с Аркашей. Чтобы птица не волновалась, Дуров накрыл ее своей курткой. Аркаша мгновенно затих и всю дорогу молчал.

Мой телефон остался у бандитов. Судя по чернильно-черному небу, до рассвета было еще далеко.

Я бросила взгляд на дом. Окна светились, но дом выглядел совершенно мертвым.

– Ты что, так и бросишь ее? – в последний раз спросила я Колю.

– Не твое дело, – оборвал меня Муромцев. – Моя жена-то, сам решу, что делать.

Я молча завела мотор.

До Тарасова мы добрались быстро. Всю дорогу молчали. Только один раз Альберт спросил:

– Женя, как думаешь, куда они поехали?

Я поняла, что Дуров говорит про уцелевших бандитов. Я и сама все время мысленно пыталась проследить возможный путь третьего и Монгола. Мне показалось, что третий больше пострадал при взрыве, поскольку был ближе всех к пролому в стене. А может, с ним все в порядке. Таких, как третий, только серебряная пуля возьмет.

– Понятия не имею, – честно ответила я. – Но не туда, куда едем мы, это точно.

Правильно, люди Козыря так и не узнали тайны. Они понятия не имеют, что драгоценности спрятаны в сауне «Фортуна». По крайней мере, так нам сказал Аркадий…

А ведь можно было догадаться! Ольга Дмитриевна Филаткина говорила мне, что сауна была любимым местом бандита. Именно там он устроил тайник, о котором не знал никто – даже его собственные люди, – кроме верного попугая. Видимо, Козыря забавляла такая ситуация: он – единственный владелец сокровищ, а птичка знает, где тайник, но не расскажет. А даже если и расскажет, никто не поймет. А если поймет, не поверит безмозглому созданию.

И вот теперь Монгол и третий скрылись в неизвестном направлении. Где-то там, в бегах, коварная старушка, моя бывшая клиентка Филаткина. Если они ее найдут… Ох, надеюсь, Ольга Дмитриевна нашла себе хорошее убежище.

Когда мы въехали в город, я обернулась к Николаю и сказала:

– Командуй. Понятия не имею, где находится эта ваша кровавая банька.

«Фортуна» оказалась приземистым двухэтажным строением. Судя по всему, раньше здесь был какой-то завод, разорившийся в свое время и закрытый. Теперь цеха переделали в парные и номера. Но красивее от этого унылое здание не стало – даже при свете редких фонарей было видно, какие выщербленные у него стены. На окнах первого этажа виднелись решетки. Видимо, чтобы посторонние не мешали постояльцам отдыхать. Зато на второй вела пожарная лестница – наверняка осталась еще с заводских времен.

Никакой охраны поблизости не наблюдалось. Да и зачем? Времена Козыря давно миновали, теперь это просто дешевая сауна. И принадлежит она людям, не имеющим отношения к давней истории.

– Нам туда, – указала я на ржавую лестницу позади здания. Что-что, а уж проникать на объекты я умею. Оглядевшись по сторонам – вокруг было тихо, прямо-таки мертвое молчание, – я начала подниматься. Ржавое железо скрипело, но держало. Вслед за мной полез Николай. Браконьер сопел, пыхтел, но упрямо лез к своей мечте. Последним поднимался художник. Дюрер с опаской посмотрел на прогнившую лестницу, но ни на секунду не задумался и не предложил, к примеру, постоять на стреме.