Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту - Мишель Фитусси

Однако, по версии Елены, которую она приберегает для публики, их семейная и светская жизнь — сплошное счастье и гармония. «Мы с мужем видимся пять или шесть раз в год, мы очень современная семья», — сообщает она журналистке из «New Yorker». Но Елена по натуре честна и в дальнейшем признает, что, если между ними не все ладится, то виной тому ее вечное отсутствие.

«Приняв приглашение незнакомых людей, узнаешь вдруг, что пришел в гости к бывшей прислуге, ставшей теперь богатой и знаменитой, но все-таки… До войны с такими даже не здоровались. Мадемуазель Шанель была первой швеей, которую стали принимать». Нравилось это снобам или нет, но в Париже Коко Шанель давно стала иконой для светских дам. Мадам — пока еще нет. Но она любит устраивать приемы.

Благодаря Эдварду и авторам, которых он издает, благодаря молодым художникам, чьи картины покупает Елена, обеды и вечера в доме Титусов в моде и всегда необыкновенно удачны. Гости неизменно восхищаются обильным угощением и изысканным декором стола.

Во время одной из поездок в Вену в начале семейной жизни Эдвард и Елена заказали столовое серебро по рисункам художника Йозефа Хофмана, выполненных для фирмы «Фледермаус». В середине каждого предмета было выгравиравано «Т» — начальная буква фамилии Титус. Каждый предмет — произведение искусства. Предназначалась эта роскошь для будущих приемов. Супружеская чета действовала в идеальном согласии: он выбирал, она покупала.

Вскоре ученица превзойдет учителя и не будет больше сомневаться в своем вкусе.

Д. Г. Лоуренс и его жена Фрида входят в узкий круг их постоянных гостей. Сухощавый, с бородкой, с лихорадочно блестящими глазами, писатель невероятно молчалив и сдержан.

— Он не хотел ни к кому приближаться, до того был застенчив, — вспоминает Мадам. — Он стал говорить со мной, только когда понял, что я тоже очень застенчива.

Елена застенчива? Все зависит от обстоятельств. Узнав, что писатель опубликовал в журнале ее мужа новеллу «Солнце», она набралась смелости и сообщила ему, что смотрит на вещи совсем иначе. Весьма красноречиво она объяснила, что нет худшего врага для женщин, чем солнце. Оно иссушает кожу, провоцирует пятна, способствует появлению морщин. Лоуренс, похоже, огорчился.

— Если бы я знал об этом раньше, — вздохнул он, — я бы разорвал свой рассказ или написал обвинительный акт против солнца.

Лоуренс был человеком небольшого роста, «отличался сдержанностью, отстраненностью, погруженностью в себя». Когда Елена впервые принимала его у себя, его молчаливость ее напугала. Впрочем, замкнутость писателя производила впечатление на всех. Обеспокоенная, она спросила, уж не болен ли он.

— Нет, мадам. Я болен этой страной.

Зато Эрнест Хемингуэй был словоохотливым краснобаем и обо всем имел собственное мнение. Елена находила его красивым и мужественным: пронзительный взгляд черных глаз, крупный рот, темные волосы, большой лоб. Порою он вел себя, как мальчишка, говорил только о себе — на эту тему он мог говорить бесконечно. И с удовольствием хвастал своими успехами у женщин, хотя уже был женат на прелестной Хэдли Ричардсон, первой из своих четырех официальных жен. «Но он был из тех, кого невозможно не любить», — написала Елена, во всяком случае, в официальной версии своей биографии, всегда безупречно корректной. Своему секретарю Патрику О’Хиггинсу она говорила о писателе немного по-иному:

— Женщины сходили от него с ума, а я нет. Это был горлопан, постоянно разыгрывающий спектакль.

Джеймс Джойс любил вести долгие разговоры о литературе. Он предложил хозяйке дома писать для нее рекламные тексты. Писать он будет в том же стиле, каким написан «Улисс».

— Женщины так растеряются, — прибавил он, — что тут же побегут покупать кремы Рубинштейн.

Но и о Джойсе Елена высказывает неожиданное мнение, говоря со своим секретарем:

— Джойс? От него неприятно пахло… Он плохо видел и не ел, а клевал, как птица.

На обедах Елены бывала и Габриэль Шанель, умевшая быть необычайно жесткой, особенно с женщинами. Ее духами «Шанель № 5» на основе иланг-иланга и жасмина благоухали все женщины Парижа. Елена познакомилась с ней перед войной у Миси Серт. Теперь она полюбила носить ее модели. На фотографиях мы видим Елену Рубинштейн в черных или серых костюмах, практичных и элегантных, мечте деловой и богатой женщины.

Однажды во время примерки Коко и Елена остались наедине, и Елена отважилась спросить, почему Шанель так и не вышла замуж ни за одного из тех мужчин, которые ее обожали. Например за герцога Веллингтона: он же боготворил ее…

— И стать герцогиней номер три? — насмешливо улыбнулась Шанель. — Не может быть и речи! Я Мадемуазель и останусь ею. Как вы всегда будете Мадам. Это наши с вами титулы.

Много лет спустя, когда обе женщины были уже в возрасте воспоминаний и сожалений, они встретились у Дианы Вриланд, которая в то время еще не была директором американского отделения «Вог». Коко Шанель только что вернулась с Гавайских островов и сделала остановку в Нью-Йорке. Диана Вриланд пригласила ее на ужин. За столом Шанель обратилась к хозяйке с просьбой позвать в гости «великолепную» Елену, «блистательную польскую еврейку».

Блистательную?! Диана Вриланд тут же исполняет просьбу, звонит и приглашает Мадам на послеобеденное время. Стояло лето. Шанель в белом костюме: юбка прикрывает колени, белая, мужского покроя кружевная блузка. В коротко остриженных волосах кокетливая гардения. Елена в длинном узком плаще из розового шелка, похожем на китайское платье с высоким воротником.

Они уединяются в соседней комнате и стоят друг против друга. Они так и проговорят долгие часы, не присев, забыв о времени, о том, где находятся, и о хозяйке дома. Обеспокоенная Диана («Я уж решила, что они задумали уморить себя…») иногда приоткрывала дверь, чтобы убедиться, что с ее гостьями все в порядке, и снова бесшумно затворяла ее. Гостьи все стояли и говорили. Две гениальные женщины лицом к лицу. «Мне никогда еще не приходилось видеть две столь мощные личности», — вспоминала потом Диана, а уж она-то повидала немало «священных чудовищ».

«Если и были в жизни этих двух женщин мужчины, которые им помогали, то все равно своим богатством они обязаны только себе», — напишет она, рассказывая об этой сцене. А потом задается вопросом: были ли они счастливы? И отвечает на него весьма оригинально: «Счастье — это для жвачных». А потом прибавляет: «Я думаю, они были счастливы руководить, быть в центре, отвечать за все. Две эти женщины управляли империями».

Разговор коснулся личной жизни. Женщины стали вспоминать о пережитой большой любви. Коко бросила на Елену знаменитый насмешливый взгляд искоса и спросила, были ли у нее любовники.

— У меня для этого не было ни времени, ни охоты, — ответила Елена, поджав губы.

— Вам повезло! — тут же отозвалась Шанель, мастерица метких ответов.

Трудно было понять, шутит Коко или думает так всерьез. Елена покачала головой и ничего не ответила. Беседа вскоре подошла к концу. Обе гостьи распрощались с хозяйкой, поблагодарив за чудесный вечер.