Терновая ведьма. Исгерд - Евгения Спащенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, ты! — Цепкие руки живо подхватили принцессу, так, что она и пискнуть не успела. — Ты правда ведьма?
— Правда, — выдавила Изольда, оказавшись на ногах.
Она уж подумала, глодальщица собирается ее сожрать. Но та внезапно огорошила пленницу:
— Тогда помоги мне. А взамен я тебя выпущу!
Видимо, хищный желтозубый оскал должен был означать дружелюбную улыбку. Но притворяться чудовище не умело. Вне всяких сомнений, намерения у него были самые скверные.
— Заманчивое предложение, — проговорила Изольда, сглатывая подступивший вопль. — Что тебе нужно?
— Превратить сорняки в сон-траву, конечно! — Арса пнула трухлявую корзину. — Да ты и сама смекнула… Но действовать надо немедля, пока не возвратились сестры.
Принцесса уткнулась взором в лукошко. Худо-бедно в ее пульсирующей от удара и страха голове начала складываться понятная картина. Похоже, зелье служило глодальщицам сонными чарами — каждое двоелуние они добавляли его в чан, чтобы напустить на Гладан-Къёль морок. Но младшая сестра что-то сотворила с запасами. Недаром она струсила, когда Ида потребовала подбавить дурман-травы…
— Ну, — Арса грубо ткнула пленницу в плечо, — подсобишь мне?
Изольда чуть не упала.
— Возможно.
— Тогда приступай!
— Сначала тебе потребуется меня развязать. — Принцесса попыталась улыбнуться как можно более непринужденно. — Для колдовства мне пригодятся руки.
Глодальщица с подозрением нахохлилась.
— …И ноги, — добавила Изольда вкрадчиво, взывая к богам, чтобы те вдруг не наделили Арсу умом.
— Ладно. — Могильная старуха потянулась к скамье и выдернула из нее перепачканный гнилью тесак. — Будет тебе свобода!
Она гнусно захихикала и чиркнула острым широким лезвием по узлам на запястьях пленницы.
— Но если выкинешь какой-нибудь ведьмовской фокус, зажарю живьем!
Колдунья кивнула, растирая посиневшие ладони. Через секунду лодыжки ее также освободились.
— Дай мне стебель крапивы, — деловито потребовала Изольда. — И пустой горшок.
Заинтригованная глодальщица без промедления выполнила приказ.
— А теперь встань по другую сторону котла.
Второе повеление тоже было послушно исполнено. И когда коренастая фигура в балахоне очутилась напротив, девушка простерла руку над булькающей серой жижей.
— Раз, два, три, сон-трава, гори! — проговорила она нараспев. И, метнувшись за ухватом, налегла на булькающий чан, опрокидывая его на ошарашенную Арсу.
Разумеется, принцесса не планировала ничего подобного, но идея сжечь проклятый курган дотла первой пришла в голову. И, кажется, была удачной.
Ошпаренная кипятком, опаленная колдовским пламенем глодальщица взвыла, захрипела от боли:
— Ах ты гадкая мерзавка, грязная обманщица! Я оторву тебе голову!
Грузное тело на удивление проворно закружилось по залу. Но выполнить свои угрозы Арса не успела. Исходящий паром отвар угодил ей прямиком в глаза, ослепив на время. Длинная ряса занялась в трех местах, заполыхала, освещая потолок ярче солнца.
Не дожидаясь, пока обезумевшее чудовище придет в себя, терновая колдунья сорвалась с места и побежала к туннелю, в котором не так давно скрылась Ида. Авось посчастливится не встретить злобную старуху на пути? А даже если нет, курган все равно скоро станет похож на пыхтящую печь, — неразумно оставаться в нем.
Отдавшись на милость судьбы, Изольда неслась, не разбирая дороги, а вслед ей летели вопли и проклятья, перемешанные с плотоядным гудением волшебного пламени. И земля осыпалась комьями с отсыревших бугристых сводов.
* * *
Таальвен вдохнул поглубже и резко закашлялся, выплевывая набившиеся в рот сухие листья. Паршивое чувство, словно его погребли живьем, прихватило ноги морозцем. Но стоило принцу поднять голову, оно отступило: земляной насыпи над ним не было — только тонкое листвяное покрывало.
«Будто кто-то пытался меня спрятать, — догадался Лютинг. Тут же в мыслях пронеслось ликующее: — Изольда?»
Отряхиваясь по-звериному, он встал, внимательно огляделся. Кругом не было ни души. Левая щека саднила, в памяти призрачным фантомом мерцали смутные воспоминания о том, как принцесса давала ему оплеухи. И приснится же такое!
Сучья в вышине похрустывали, им угрожающе вторили костяные гирлянды. Не обращая внимания на перестук, Лютинг подступил к куче сухой листвы в стороне и поворошил ее носком ботинка. Нога уперлась во что-то твердое.
Через мгновение из-под укрытия показалось плечо Хёльмвинда. Не церемонясь, приморский принц сгреб верховного в охапку и подтащил к дереву.
— А ну, просыпайся!
Белокурая голова безвольно повисла.
— Вставай, кому говорю. — Таальвен тряхнул посильнее.
Когда и это не помогло, он замахнулся и несколько раз хлестнул ветра по щекам тыльной стороной ладони.
Послышался недовольный стон.
— Если не откроешь глаза, оставлю на поляне.
— А я оторву тебе руки, если не уберешь их от моего лица, — звякнул неласковый ледяной голос.
Лютинг выпрямился, хмыкнул удовлетворенно и, выждав минуту, пока верховный придет в себя, повелел:
— Идем.
— Куда? — В голове у Хёльмвинда все еще мутилось от колдовского тяжелого сна.
— Нужно найти Изольду.
— Как ты собираешься ее искать?
Чтобы подняться, ветру пришлось ухватиться за нижнюю ветку.
Таальвен не ответил, фигура его застыла поодаль в сосредоточенном напряжении. Лицо обрело странное, чуть безумное выражение, пальцы несколько раз непроизвольно согнулись, словно ловя что-то в воздухе. Выглядело это жутковато, учитывая, что королевич находился в человеческом обличии.
— Гладан-Къёль повергает путников в сон, — наконец заговорил он. — Но пожирает спящих отнюдь не заклятая чаща.
Северный ветер, который к тому времени успел закинуть на спину походную суму и вытряхнуть из рукавов колючие листья, мрачно нахмурился.
— Продолжай.
— Их утаскивает в свое логово какое-то чудовище — хитрое, расторопное… Так просто его не учуять — оно пахнет землей, крапивой…
Хёльмвинд незаметно снял с бедра хлыст, смотанный кольцом.
— Хочешь сказать, оно унесло Изольду?
— Не унесло — увело… Принцесса шла по доброй воле — я слышу ее шаги.
— Слышишь? — Ветер недоверчиво уставился на Мак Тира. — Как?
— Отчетливо. Вон в той стороне.
Верховный устремил взгляд в указанном направлении и попытался уловить в немоте ночи торопливую девичью поступь. Но единственным звуком, нарушавшим тишину, по-прежнему было костяное бряцанье.