Без шума и пыли - Леонид Влодавец

Именно там, на новоселье, где присутствовало немало всякого важного люда, Манулов нашел время, чтоб уединиться с Вредлинским и поведать ему о своем желании создать здесь, в своем особняке, этот самый элитный клуб. Собрать в нем людей, имеющих и власть, и положение, и деньги, но желающих многократно увеличить свои возможности за счет братской взаимопомощи и содействия. Собственно, такой клуб, по словам Пашки, существовал уже давно, и в действенности его влияния Вредлинский уже не раз убеждался. Однако теперь настало время перевести его деятельность на более широкую основу и вывести на более высокий уровень.

Вредлинский не без удивления узнал, что уже давно является, так сказать, ассоциированным или «непосвященным» членом этого клуба. Собственно, он мог бы принять посвящение еще в 70-х годах, но сам себя отринул, отказавшись эмигрировать.

— Надеюсь, теперь ты не скажешь «нет»? — усмехнулся Манулов.

— Боюсь, что если я скажу «нет», то не выйду из этого дома,, — полушутя произнес Вредлинский.

— Правильно, что боишься, хотя, конечно, из дома ты выйдешь в любом случае. Но вот потом, я думаю, сильно пожалеешь. Для начала останешься нищим. Твой благотворительный фонд атакует налоговая полиция и обнаружит массу нарушений. Или ты сядешь в тюрьму, или вынужден будешь израсходовать все свои доллары на взятки. Что будет потом — не знаю, может быть, какие-то хулиганы искалечат твоего сына, изнасилуют дочь и заразят ее СПИДом. Может быть, сгорит твоя дача вместе с «Мерседесом» и «Хондой»… Да что мы о таком грустном, верно? Ты же согласен — по глазам вижу.

— Конечно! — улыбнулся Вредлинский. — Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

— Совершенно с тобой согласен. Учти, пока ты был «непосвященным» — тебе мало что доверялось, но с тебя и мало спрашивалось. Как только ты примешь посвящение, спрос будет уже совсем другой. Один неверный шаг — и смерть во цвете лет. Попробуешь искать защиты у правосудия, здешнего или американского, израильского или китайского, это без разницы— только ускоришь развязку, но зато добавишь себе мучений. Вовсе не обязательно, что тебя пристрелят в подъезде. Ты можешь умереть от внезапного инфаркта или инсульта — и ни один врач не скажет, что это была насильственная смерть.

— Скажи, Паша, — стряхивая мурашки, побежавшие по спине, пробормотал Вредлинский. — А зачем, собственно, я вам нужен? Я не министр, не олигарх, не гений, наконец. Конечно, какие-то связи у меня есть, но у тебя они во стократ больше. Деньги? Ты сам говорил, что мое состояние — копейки. Наконец, я не властитель дум. Последним писателем, которого, хоть и с натяжкой, можно удостоить этого титула, был Солженицын. Я говорю «был», потому что теперь его не слышно и не видно. Молодые его вообще мало знают, а большинство стариков-ветеранов по-прежнему считает «литературным власовцем». Демократы от него отступились, потому что он говорит им нелицеприятные вещи. Но я-то, даже несмотря на твою раскрутку и даже по сравнению с нынешним Солженицыным, полное ничтожество!

— Пока, Емеля, не ломай над этим голову, — жестко сказал Манулов. — Со временем твоя миссия прояснится. Покамест лучше думай о приятном. Например, о том, что с момента посвящения в члены нашего клуба ты выйдешь на глобальный уровень. У тебя появятся многочисленные и могущественные друзья во всех странах мира, которые всегда придут тебе на помощь. Учти, ведь Центр нашего общества, в составе руководства которого числится и твой покорный слуга, находится в Лос-Анджелесе, а новоиспеченное московское братство будет его филиалом.

— Постой, ты же говорил о клубе, а теперь употребляешь какие-то другие термины: «общество», «братство»…

— Я думал, что, поработав над романом о последних Романовых, ты сможешь кое-что понять без долгих разжевываний, — с легким раздражением произнес Манулов. — Неужели ты никогда не слышал о масонах?

— Конечно, слышал, — у Вредлинского по спине вновь забегали мурашки, — но всегда думал, будто слухи о них сильно превышают то, что имеется в действительности. Сказать по правде, я полагал, будто в нашем случае речь идет, извини меня, о мафии…

Неожиданно Пашка громко и заливисто расхохотался — почти как в молодости.

— Все-таки ты, Емеля, настоящий совок, — сказал Манулов беззлобно и очень по-дружески. — Совком родился и помрешь, наверно, дай тебе боже долгих лет жизни, однозначно совком. Не обижайся! Я тоже, несмотря на всю свою закордонную жизнь, тоже еще не отделался от совкизма. Это в генах сидит, мы ведь с тобой уже из второго поколения рожденных при Советах. Даже когда все давно знаешь и понимаешь, нет-нет да и прорвется в душе комсомолец…

— Ладно, пусть я профан, — обиженно произнес Эмиль Владиславович, просвети меня тогда, насколько это возможно.

— Понимаешь, Емеля, мафия — это в большей степени экономическое образование. Она, строго говоря, в настоящем своем виде создана бизнесменами, которым не нравится несколько реалий современной рыночной экономики: а) налогообложение, предусматривающее, что самые высокие налоги платят те, кто больше всех зарабатывает, б) антимонопольное законодательство, запрещающее сосредоточить какую-либо отрасль производства и торговли в одних руках и в) полный или частичный запрет на производство и продажу некоторых товаров и услуг. То есть наркотиков, оружия, порнографии, проституток и еще чего-нибудь в этом роде. Соответственно, люди объединяются в «семьи», «кланы» и прочие, выражаясь по-ментовски, «ОПГ», чтобы жить так, как подсказывает им их капиталистическая совесть. И только ради обеспечения своих сугубо меркантильных интересов они лезут в политику, покупают полицию, депутатов, губернаторов, президентов, если есть на что. То есть, если вкратце: политика — средство, деньги — цель.

— А у масонов, что, наоборот? — скептически поморщился Вредлинский. Деньги

— средство, политика — цель?

— На самом примитивном уровне это так, — кивнул Манулов. — То есть мы делаем деньги, чтобы взять под контроль политическую жизнь. Но это только первая стадия, понимаешь? Можно временно заполоскать мозги с помощью СМИ, кого-то купить, кого-то запугать, добиться победы на выборах и посадить свое правительство. Но пройдет, допустим, четыре года, и придется снова тратить деньги, чтобы посадить на выборные посты своих людей. Можно будет взять под контроль две или три основные партии, но это опять-таки лишние расходы. Поэтому политика, когда речь идет о второй, более высокой стадии,

— это тоже всего лишь средство. На этой стадии цель — реконструкция массового сознания, то есть утверждение такой системы ценностей, которая позволяет нам, не занимаясь большими денежными вложениями в политические партии, контролировать практически все сферы жизни общества.

— Понял, — кивнул Вредлинский, приглядываясь к Пашке: не разыгрывает, не издевается ли?

— Ну и славно. По-моему, на сегодня с тебя достаточно высоких материй. Теперь слушай меня внимательно. Восьмого октября, в 19.00, ты придешь сюда, в мой дом, вот с этой карточкой в нагрудном кармане пиджака. Это — электронный пропуск. Вначале он тебе не понадобится, потому что ты, так же как и сегодня, пройдешь самым обычным способом, через фейс-контроль моих секьюрити. Они тебя пропустят в клубный зал, где устроено нечто вроде небольшого казино. Там есть карточные столы, рулетка, «барабан фортуны», «однорукие бандиты» и прочие предметы для легального отъема денег у желающих. Впрочем, у нас все честно, и шансы выиграть полностью соответствуют теории вероятности. Так что можешь попытать счастья, потому что у тебя будет в запасе полчаса. Если не любишь играть, то можешь хлебнуть чего-нибудь в баре. Там все бесплатно, так что не перебери норму на халяву. В 19.30 начнется небольшое стрип-шоу, в зале погасят верхний свет. Именно в это время ты должен выйти из зала и спуститься вниз, в туалет. Там пять изолированных кабинок с плотно закрывающимися дверями. На средней будет висеть табличка: «Неисправен». Вот туда тебе и нужно будет войти, но только в тот момент, когда рядом никого не будет — это обязательное условие. Даже если там окажусь я, стоящий у писсуара, ты все равно должен дождаться, когда я выйду. Это неукоснительное правило, обычай!