Пианистка - Эльфрида Елинек

Кто-то открывает наружную дверь и входит. Его нисколько не пугает эта обстановка. Приближаются явно мужские шаги, и это шаги Вальтера Клеммера, который последовал за Эрикой. Клеммер тоже чувствует накатывающее на него отвращение, что неизбежно, если намереваешься выследить любимого человека. На протяжении нескольких месяцев она им пренебрегала, хотя ей следует знать, что Клеммер — сорвиголова. Ему хочется, чтобы она освободилась от своих комплексов. Она должна отказаться от роли учительницы, перестать быть личностью, превратиться в предмет, который будет предоставлен в его распоряжение. Он позаботится обо всем. Клеммер предстает сейчас как тесный сплав деловитости и алчности. Алчности, не знающей границ, а если и обнаруживающей их, то таковых не признающей. Так обстоит дело с обязательством, которое берет на себя Клеммер относительно преподавательского состава. Вальтер Клеммер сбрасывает с себя оболочки, именуемые нерешительностью, робостью и сдержанностью. Эрике некуда больше бежать. За ее спиной находится только массивная стена. Он сделает так, что Эрика утратит слух и зрение, она будет видеть и слышать только его одного. Инструкцию по ее употреблению он выбросит подальше, чтобы никто кроме него не пользовался Эрикой таким образом. Эта женщина должна уяснить себе: настал конец всякой неопределенности и туману. Хватит ей прятаться в скорлупу, словно Спящей Красавице. Она должна предстать перед Клеммером как свободный человек, ведь ему все известно о ее тайных желаниях.

Клеммер спрашивает: «Эрика, вы здесь?» Ответа не последовало, только в одной из кабинок слышно журчание потихоньку иссякающей струи. Осторожный шорох. Он подсказывает Клеммеру направление поиска. Ему не отвечают, и он мог бы воспринять это как презрение. Шуршание он определяет вполне однозначно. «Не вздумайте еще раз ответить мужчине таким вот образом», — произносит Клеммер в сторону кабинок. Эрика — учительница и в то же время совсем еще дитя. Клеммер хотя и ученик, однако в то же время он среди них двоих единственный взрослый. Он понял, что в этой ситуации все решает сам, а не учительница. Клеммер последовательно воплощает в жизнь эту новую, приобретенную им установку, осматриваясь в поисках предмета, на который мог бы встать. Он находит грязное жестяное ведро, на котором сушится половая тряпка. Клеммер смахивает тряпку на пол, несет ведро к кабинке, переворачивает вверх дном, становится на него и перегибается через стенку, за которой падают вниз последние капли. Там царит мертвая тишина. Женщина за ширмой натягивает на колени юбку, чтобы Клеммер не смог разглядеть ее слабых мест. Верхняя часть Вальтера Клеммера вырастает над дверцей и требовательно наклоняется над женщиной. Эрика пылает румянцем и не произносит ни слова. Клеммер, этот цветок на длинном стебле, решившийся идти до конца, дотягивается до ручки и открывает дверь. Клеммер извлекает из кабинки учительницу, потому что любит ее, с чем она наверняка полностью согласна. Она сразу уступит. Два главных исполнителя хотят разыграть любовную сцену, разыграть вдвоем, без статистов, один главный исполнитель под другим, давящим сверху всей тяжестью тела.

Эрика сразу забывает о себе как о личности в соответствии с ситуацией и поводом. Она предстает как подарочное изделие, лежащее на белой скатерти в слегка запыленной папиросной упаковочной бумаге. Пока гость в доме, его подарок любовно вертят в руках, рассматривая со всех сторон, но как только даритель уходит, пакет безразлично и с разочарованием откладывают в сторону и все принимаются за еду. Подарок сам никуда не денется, какое-то время он тешит себя мыслью, что, по меньшей мере, не останется в одиночестве. Звенят тарелки и чашки, вилки и ножи стучат по фарфору. Подарок замечает, что эти звуки несутся из кассетного магнитофона на столе. И хлопанье в ладоши, и звон бокалов — все записано на пленку! Наконец кто-то появляется и проявляет к пакету участие: Эрика неподвижно пребывает в состоянии уверенности, что о ней позаботятся. Она ждет подсказки или команды. Она так долго упражнялась, готовясь именно к этому дню, а не к концерту.

У Клеммера есть выбор, он может отложить ее в сторону, не использовав и тем самым подвергнув наказанию. Только от него самого зависит, воспользуется он ею или нет. Он может из озорства взять и зашвырнуть ее подальше. Он может отполировать ее как следует и выставить в витрине напоказ. Может произойти и так, что он не станет ее отмывать, раз за разом наполняя ее жидкостью; ее края станут совершенно засаленными, липкими от прикосновения губ. На донышке многодневный сахарно-белый налет.

Вальтер Клеммер извлекает Эрику из туалетной кабинки. Он притягивает ее к себе. Для начала он в долгом поцелуе прижимается к ее губам, которым давно наступил срок. Он жует ее губы и языком зондирует глотку. После неистово-разрушительной работы он извлекает из Эрики свой язык и несколько раз повторяет ее имя. В эту вещь, в Эрику, он вкладывает много труда. Он запускает руку ей под юбку и понимает, что сделал большой шаг вперед. Он решается пойти дальше, потому что чувствует: страсти позволено все. Ей все разрешено. Он копается во внутренностях Эрики, словно хочет разъять ее на части, чтобы потом сложить по-новому, он наталкивается на препятствие и устанавливает, что рука не проникает дальше. Он тяжело дышит, словно ему пришлось долго бежать, чтобы достичь этой цели. По меньшей мере, он должен показать этой женщине, как он старается. Он не может проникнуть в нее всей рукой, возможно, это удастся одним или двумя пальцами. Сказано — сделано. Поскольку он чувствует, что его указательный палец забирается совсем глубоко, ликование переполняет его, и он кусает Эрику где попало. Он размазывает по ней слюну. Другой рукой он крепко держит ее, в чем вовсе нет необходимости, потому что женщина и без того стоит на месте. Он пытается запустить руку под пуловер, но вырез слишком узкий. Кроме того, под пуловером у нее дурацкая белая блузка. В гневе он тискает ее внизу с удвоенной силой. Он наказывает ее, ведь она так долго заставляла его томиться на собственном пару, что он, ей же во вред, едва не отказался от своих усилий. Он слышит, как Эрика издает стон. Ей больно, он слегка ослабляет натиск, он вовсе не хочет из озорства нанести ей вред, прежде чем сможет как следует ею попользоваться. В голову Клеммеру приходит счастливая мысль: возможно, удастся проникнуть под пуловер и блузку снизу, с противоположного направления. Для начала надо выпростать пуловер и блузу из юбки. Он еще сильнее брызжет слюной, затрачивая неимоверные усилия. Он несколько раз отрывисто выкрикивает ее имя, которое Эрике и без того известно. Как он ни старается докричаться до этой каменной стены, в ответ не раздается ни звука, ни отзвука. Эрика молча и расслабленно стоит, опершись на Клеммера. Ей стыдно того положения, в которое он ее поставил. Этот стыд ей приятен. Она возбуждает Клеммера, и он с визгом трется об Эрику. Он опускается на колени, не ослабляя хватки. Он судорожно повисает на Эрике, цепляясь за нее руками, чтобы затем, как на лифте, подняться и вновь спуститься по ней вниз, делая остановку в самых живописных местах. Он впивается в Эрику поцелуями.

Эрика Кохут стоит на полу, словно духовой инструмент, который должен отринуть себя самого, в ином случае ему не выдержать прикосновения десятков неумелых губ, постоянно алчущих его. Ей хочется, чтобы ученик чувствовал себя абсолютно свободным и мог уйти в любую минуту, когда пожелает. Все свое честолюбие она вкладывает в то, чтобы стоять там, куда он ее поставил. Он снова найдет ее на том же месте, не сдвинувшейся ни на миллиметр, если у него будет настроение опять запустить ее в действие. Она начинает что-то извлекать из себя, из этого бездонного сосуда собственного «я», который для ее ученика больше никогда не окажется пустым. Она надеется, что он способен уловить невидимые сигналы. Клеммер использует всю свою мужскую силу, чтобы повалить ее спиной на пол. Он упадет на мягкое, она — на твердое. Он требует от Эрики последнего доказательства. Последнего, потому что оба понимают — в любой момент кто-нибудь может войти. Вальтер Клеммер кричит ей прямо в ухо что-то очень новенькое о своей любви.