Геббельс. Портрет на фоне дневника - Елена Ржевская

Дома: «Магда появляется в Neglige. Сверх того разражается ужасный скандал. Она страшно и непереносимо оскорбляет меня. С этим покончено. Я не участвую больше ни в чем, не иду к Гитлеру, пока она не уступает и не осознает свою неправоту».

В этих семейных сценах Магда Геббельс непохожа на ту покорную, исключительно предупредительную к мужу, непрерывно восхищенную им жену, какой ее рисует в мемуарах верный сотрудник министра пропаганды фон Овен и вторящие ему биографы Геббельса. Она совсем не всегда ищущая сторона в отношениях с Геббельсом. Она строптиво отстаивает себя и исключительно тщеславна. Это следует понять, потому что в последнем страшном акте она играет роль исполнительницы убийства детей.

Записи будничны, пониженный тон, чувствуется спад, и что-то накапливается тревожащее Геббельса, недоговоренное. «Всюду страх реформ в империи». «В коричневом доме Гесс заседает с имперскими руководителями. Короткие вопросы, особо об опасности попов». И как всегда присутствуют в записях близость к Гитлеру и страсть к приобретению новых автомобилей: «В кафе с Гитлером. Он трогательно мил со мной. Присмотрел новый кузов. Чудо работа. Первый класс!» Беспокоят также и внутрипартийные пересуды: военный министр Бломберг рассказывает ему о честолюбивых помыслах фон Папена: «Тот очень хотел бы на место Гинденбурга, когда Старый господин умрет». Не подлежит обсуждению. Тут надо навести порядок». Или: «Был у Гитлера, поделился с ним беспокойством о Гитлерюгенд. По-моему, они слишком распущенно воспитывают молодежь».

Этот блеклый, если судить по записям, год имеет за пределами дневника свой апогей – «Ночь длинных ножей». Название в духе пошлой нацистской романтизации. (Так, удерживаемый немецкими войсками вблизи Москвы ржевский выступ – 1941-1943 – назывался в приказах «Меч, занесенный на Москву». А ставка Гитлера этого периода именовалась «Волчье логово»).

«Ночь длинных ножей» – это ночь кровавой резни, расправы над сотнями фюреров С А и рядовыми штурмовиками, обеспечившими Гитлеру приход к власти.

Банды штурмовиков, господствующие на улицах, нападали на прохожих, избивали. Они еще годились для терроризирования населения, приведения его к полному послушанию новой диктаторской власти. Никакой управы над собой (кроме как со стороны шефа СА – Рема) не знали – судьи были деморализованы и насмерть запуганы, даже убийство оставалось для штурмовиков уголовно ненаказуемым. Законодательство атрофировалось, подменялось формулой: фюрер – это и есть закон.

Хаос в политике, в стране нужен был нацистам в период борьбы за власть. Теперь же Гитлеру требовалось установить порядок. Обуздать СА, чья предназначенность – прокладывать террористическими методами путь к власти национал-социалистам – исчерпывалась. Надо было покончить с противопоставлением СА своих двухмиллионных отрядов боевиков малочисленному рейхсверу, третированию ими прусских генералов. И главное – пресечь призывы Рема ко «второй революции», которая выполнит партийную программу – национализирует промышленность и крупный капитал. Но для Гитлера эти программы социализации были лишь пропагандистскими, и проводить их в жизнь он не намеревался. Он опирался на промышленников и банкиров. Стране нужен был опытный, способный предприниматель, говорил Гитлер, даже если он еще не стал национал-социалистом, а не тот национал-социалист, который пожелает занять его место, ничего не смысля в коммерции. Гитлер пообещал, что пресечет разговоры о «второй революции», предотвратит тем самым хаос, нарушение порядка. Это говорилось на другой день после 30 июня. А до того обстановка становилась напряженной.

Идея «второй революции» была популярной. Геббельс разделял эту идею Рема. Он записал 18 апреля: «Повсюду в народе говорят о второй революции, которая должна бы наступить.

Это означает не что иное, как то, что первая революция еще не закончилась. Вскоре мы должны будем схватиться с реакцией. Революция должна быть неостановима».

Между тем подготовка к расправе с СА и план действий держались в сугубой тайне. От дневника также. К этому дню Геббельс идет с нарастающим страхом, распознаваемым и при недоговоренности в дневнике. Тем более что он в двусмысленном положении, как это нередко бывает с ним.

29 июня 1934. Пятница. В среду: положение все время становится серьезнее, – глухо пишет он. – Фюрер должен действовать. Иначе реакция накроет нас с головой… – Что же теперь он имеет в виду под словом «реакция»? – Ужасные события в Испании. Канун большевизма? – И среди того или иного, о чем записывает, прорывается: – Повсюду тревога по поводу реакции… Ханке (сотрудник Геббельса) приносит новейшее послание попов. Остро против государства. Но теперь будем действовать. Магда очень мила. Четверг: работа в Берлине. Но все больше депрессия. Реакция повсюду трудится… Фюрер в Эссене. Свадьба Тербовена (гауляйтер Эссена). Катание на лодке с Магдой и детьми… – Целая программа дня, маскирующая надвигающиеся события.

Зная беспринципность Геббельса еще с тех пор, как тот перебежал от Штрассера к нему, Гитлер пренебрег тем, что его шеф пропаганды в своих выступлениях высказывался на стороне Рема, за «вторую революцию», и велел ему прибыть и включиться в операцию по расправе с СА. Уже не в первый раз Геббельс предавал тех, чьи взгляды он разделял. «Сегодня утром звонок фюрера – тотчас лететь в Годесберг. Итак, начинается. С Богом. Все лучше, чем это ужасное ожидание. Я готов», – последние слова в преддверии кровавой ночи.

На этом – в дневнике обрыв. Исчезновение записей Геббельса о ночи резни и неделе кровавого шабаша не поддается пока что разгадке для исследователей. Неясно, как провел эту ночь и дни д-р Геббельс, соучастник тайно задуманного Гитлером, скрытно подготовленного, внезапно обрушенного беспощадного террора. Вновь записи в дневнике появляются только через две недели. Что же касается Гитлера, то известно, что, прибегнув со всем коварством к провокационной маскировке (нечто подобное, уже позже и в ином масштабе, но сходное по почерку, он станет предпринимать перед глобальными нападениями его армий на мирные страны), он не так давно написал очень дружеское письмо Рему, а теперь для отвода глаз покинул Мюнхен. Оказался сначала в Эссене, затем метнулся в Годесберг, куда и был вызван,им Геббельс, и ночью, как только началось, ринулся назад в Мюнхен и сам участвовал в нападении на не ведающих ни о чем, спавших его сподвижников, таких, как Рем, стоявший у самого корня возникновения НСДАП. Убит был Рем и сотни фюреров СА и штурмовиков. Схвачен и убит Грегор Штрассер, соперник Гитлера по партии. Убит предшественник Гитлера на посту канцлера Шлейхер, ему отомщено за то, что своим предложением Штрассеру стать вице-канцлером он пытался расколоть нацистскую партию. Уничтожены и те бывшие члены баварского правительства, кто в 1923-м помешал Гитлеру осуществить путч. И другие неугодные лица.

Нелепо за тирана обосновывать мотивы его преступных, кровавых действий. Но кое-что уяснить можно. В новых условиях Гитлеру впервые понадобилась стабильность, он провозгласил, что революция закончена. Невероятно разросшиеся ко времени захвата власти военизированные отряды штурмовиков (свыше 2 млн.), вскормленные поощряемым насилием, привыкшие считать себя элитой, не склонны были уступать свои позиции. Под началом воинственного, радикально настроенного в отношении дальнейшего неостановимого хода революции Рема штурмовые отряды, подчинявшиеся ему, представляли собой угрозу для магнатов капитала, промышленности, вызывали тревогу рейхсвера и политиков, близких Гинденбургу. Расправа шла под знаком предотвращения путча. Хотя признаков путча, измены, намерений убрать Гитлера обнаружено не было. Это был кровавый террор, порождавший всеобщий страх, растление. Террор с намерением покончить с любым брожением, оппозиционными настроениями по отношению к политике Гитлера – и в руководстве государством, и в самой партии, и в любых неискорененных слоях или группах населения республиканской закваски, со всем, что кодируется в дневнике Геббельса словом «реакция».